фактически, предупредили.
— И что, контрмер опасаешься?
— Умён он, сволочь, незаурядно. И, сдаётся мне, предупреждённый…
— Придёт вооружённым?
— То-то и оно.
Барс откровенно почесал затылок.
— Я, конечно, с казахами рядом жил, но не воевал. Ты эти народы получше моего знаешь. Тюркские, я имею в виду, конечно, а не только казахов… Что с тобой?!
Лицо Акелы окаменело, по щекам прошли желваки.
— … твою мать! Я понял, кажется.
Когда он объяснил Андрею — что именно до него дошло, лицо Барса застыло.
— Насколько велика вероятность?
— Насколько я знаю азиатов, процентов девяносто. В наше время, по крайней мере, это у них по всему миру был самый ходовой трюк.
— Что предпримем, если ты прав окажешься?
— Дома подумаем, — рассеянно ответил Акела, уже начав ломать голову над этим вопросом.
— Василий Викторович, — тихо сказал Барс, — держи язык за зубами. Если сболтнёшь, — кранты, в том числе и тебе.
— Василёк, понял?
— Да я теперь вообще рта не раскрою, — обиделся Соловей, — хватит с меня тех ваших потрошений, волчары долбанные.
— Разве это потрошения? — меланхолично отозвался Барс, тоже думая о чём-то своём.
Васька возмущённо фыркнул и покосился на Акелу, ища сочувствия. Но тот, судя по взгляду, был уже где-то далеко.
…Когда механизм собран, смазан и обкатан, колёсики уже крутятся и остаётся только ждать, наступает такое состояние, которое врагу не пожелаешь. Как говорится, только разогнался, и земля кончилась. Именно в таком состоянии находились теперь друзья.
Всё в боевой готовности 'номер один' и только ждёт прихода долгожданных «гостей». Но те, по данным птичьей разведки, как-то неторопливо и обстоятельно завоёвывали Зорастан. Какая-то часть войска ушла в обход Руссии, к западным государствам. Каждый занялся чем-то своим, чтобы скоротать время. На текущие дела не хватало духу. Когда над головой Дамоклов меч, вся бытовуха на законном основании уходит на завтра-послезавтра.
Плотно пообедав, Акела с Барсом пили чай, неторопливо и обстоятельно. На столе стояли разные постряпушки, мёд и масло, всевозможные сладости. Светланка, жмурясь, как котёнок, пила чай с брусничным вареньем.
— Василич, тебя Волод не беспокоит?
— В каком смысле? — поднял глаза Андрей.
— В смысле, поручений никаких не даёт? Пред светлые очи предстать не требует? В стране-то бардак.
— Обычное дело, — отхлебнув, отозвался Барс, — типичная феодальная раздробленность.
— Ну да, ну да. Всё в пределах школьной программы. Строить их тоже по учебнику будешь?
— А зачем велосипед изобретать? — удивился Андрей, — будем строить новых феодалов по старым рецептам.
Акела хмыкнул, оценив каламбур.
— Кар-р! — послышалось из открытого окна. На узорчатой решётке снаружи прицепился старый знакомый, Каркуш.
— Привет, старик, — улыбнулся Барс, угощая птицу куском пирожка с ливером.
— Ор-рки ждут, ор-рки ждут. Р-родня Ур-рака.
Передав сообщение, он в два счёта проглотил кусок пирога.
— Василич, полетели? — встал из-за стола Акела.
— А как же? Такое эпохальное событие и чтобы без Главного Воеводы?
— 'Воевода красноносый в ратном деле знает толк, и в засаду через поле поскакал засадный полк…', — пропел Акела.
Услышав про стратегический изыск бравого воеводы, Светланка, дитя военных кнезов, расхохоталась.
— Моя любимая песня, — признался Барс, — где там наш половичок?
— А меня возьмёте? — с надеждой спросила кнезинка.
— Орков тобой кормить? — поинтересовался Барс, — жалко, мы лучше тебя на следующую зиму засолим, про запас.
Девчонка хихикнула, но спорить не стала. Ковёр находился здесь же, Соловья искать не стали, зачем? Они потихоньку уже и сами прекрасно с ним освоились. Вынести на террасу и развернуть, — минутное дело. И вот они уже снова скользят над лесом. Ворон, нахохлившись, привычно дремлет на плече у Акелы. Лететь, к счастью, было недалеко.
Глава 13. Последний бой
До атаки, до ярости,
До решающей ясности,
И, быть может, до выстрела,
До удара в висок,
Пять минут на отчаянье,
Пять минут на прощание,
Пять минут на решение,
Пять секунд на бросок.
На большой поляне, куда вслед за вороном мягко спланировал ковёр, они увидели машущего рукой Финогеныча. Рядом с ним стоял кряжистый гоблин в русском стальном шишаке, опираясь на древко здоровенной секиры.
Вот уж, воистину, картина, достойная пера. Облитая солнцем лесная поляна в окружении белоствольных берёз. Среди лесного разнотравья горят алые огоньки жарков. Хрупкие граммофончики жёлтоватых саранок робко светятся рядом с изящными колокольчиками. А почти посерёдке, по пояс утопая в этом благолепии, возвышались две столь колоритные фигуры в обрамлении порхающих над ними беззаботных бабочек. Отсчитывая кому-то годы, из лесного далёка подала голос кукушка, вплетая свой голос в птичью разноголосицу.
Подминая травы, они подошли и пожали сначала узловатую руку лешего, а потом когтистую лапу орка. Последний, чувствовалось, сжимает руку человека осторожно, чтобы не навредить, — силища в ней чувствовалась немерянная.
— Он по-людски не разумеет. Да я переведу, — успокоил лесовик, — я-то уж ихнюю речь освоил.
Гоблин, стоя рядом, переводил глаза с одного на другого. Финогеныч ему сказал что-то, тот кивнул головой и стал глухо ворчать в ответ. Честно говоря, в этом ворчании членораздельная речь ухом человека едва улавливалась. У лешего, однако, этот процесс никакого затруднения не вызвал.
— Они хотят с вами подружиться, — без труда перевёл он, — принести присягу кнезу. Нашему, то есть, Климу, — пояснил лесовик, — они могут воевать, быть стражей, они хорошо умеют драться. В бродяжничестве их племя приходит в упадок, они хотят, как его? А! Жить на одном месте, оседло, то бишь,
