Варше, это не относится.
Слуги поспешно ретировались. Связываться с ифранкой, да еще в отсутствие регента, не хотелось, а Агнеса подошла к супругу и властно потребовала:
– А ну замолчите и давайте руку!
– Не дам, – глотая слезы, взвизгнул король, – не смей меня трогать. Шарло! Где Шарло?!
– Шарло уехал, – отрезала королева, – и велел вам меня слушаться. Давайте руку!
– Неправда. – Лицо короля сначала залила бледность, а потом оно покрылось красными пятнами. – Шарло не мог… Он обещал… Кошки…
– Не сметь говорить о кошках. – Агнеса нагнулась к Пьеру и тихо прошипела ему в лицо: – Еще одно слово про этих тварей, и я выброшу всех твоих мышей. Всех до единой! Понял? Руку!
Король всхлипнул, но послушался.
– Обработайте ему рану и уходите, – велела ифранка медикусу. – А вы не вздумайте дергаться и кричать.
Врач торопливо сделал свое дело и пуганым зайцем метнулся за порог. Ее Величество проводила его взглядом и повернулась к супругу:
– Где эта мышь, которая вас укусила?
– Под… под столом.
– Варше, – бросила Агнеса, – немедленно найдите эту гадость и уничтожьте. Она может быть больной.
– Нет! – закричал король. – Дуся не виноват! Он потерялся. Он испугался, он меня не узнал… Я не дам!
– Да кто вас спросит.
– Шарло…
– Шарло уехал, забудьте о нем. Если вы хотите оставить при себе своих мышей, вы должны забыть слова «Шарло» и «кошки». С сегодняшнего дня у вас будут другие слуги во главе с Варше, и вы будете говорить только то, что скажу вам я и дядя Жан. Понятно?
Король судорожно выдохнул:
– А малышоночки?
– Пока вы будете меня слушать, можете оставить их у себя. Для начала подпишите несколько бумаг, после чего забирайте свою мышь и уходите. Когда вы понадобитесь, за вами придут.
Король облегченно вздохнул и, старательно высунув кончик языка, нарисовал на пергаментах свою подпись. На какое-то время малышоночки спасены. А к осени вернется большой кузен и защитит его и от дяди Жана, и от жены. Шарло обещал вернуться, значит, вернется. Он всегда говорит правду, а пока надо быть послушным, очень послушным.
Каштаны и клены уступили место соснам и березам, а красный кирпич – серому камню. Чем ближе была Эльта, тем резче менялось настроение у Шарля. То он дурачился, разгонял Пепла и заставлял его с ходу брать препятствия, то подолгу смотрел в небо, непонятно чему улыбаясь, а потом улыбка исчезала, и на лице читалась лишь плохо скрываемая досада или тоска. Рауль Тарве смотрел на герцога с пониманием. Тагэре был рад вырваться из Мунта, но дома его ждали не самые веселые разговоры… Виконт видел письмо Эстелы, и оно ему очень не понравилось. Не хотел бы он, чтобы жена когда-нибудь поставила такие условия ему, хотя этого вряд ли стоит опасаться. Хвала великомученику Эрасти, Магда напрочь лишена амбиций и властности. Именно мягкость и женственность и привлекли его в старшей дочери графа Ландея, а Эста… Вот уж нашла коса на камень! Рауль всегда думал о жене Шарля как о сестре, хоть она и приходилась ему теткой, да и сам Шарло для него очень быстро стал старшим другом, а никак не сановным родичем.
Тарве знал и о сцене в королевской спальне, и об ультиматуме, предъявленном Эстелой. Шарль прав, эти две женщины должны быть разделены реками и лесами, иначе войны не миновать, причем войны женской, а хуже этого может быть лишь моровое поветрие. Рауль улыбнулся, вспоминая учение безумного Баадука. Что ж, атэвские мужчины защитили себя, по крайней мере, от ловушек вроде той, в которую угодил Шарло.
– Что смеешься? – Оказывается, не только он наблюдал за герцогом, но и герцог за ним.
– Про атэвов подумал, – честно признался виконт.
– Мудрые люди, – кивнул Шарло.
– Наверное, это от жары.
– Ну, не знаю… Лично я от жары тупею. Проклятый, хорошо-то как!
Пробивавшиеся сквозь сплетенные ветви солнечные лучи словно бы запутались в светлых волосах герцога. На дорогу, возмущенно пискнув, шлепнулся желторотый скворчонок, и Шарль, со смехом придержав коня, дождался, пока несмышленыш упорхнет в кусты. Остро и радостно запахло водяникой, и дорога побежала вдоль берега широкой, медленной реки, на поверхности которой белели водяные лилии. Крупные стрекозы то и дело присаживались на широкие кожистые листья и вновь взлетали. Пахнущий медом и речной свежестью ветер шевелил осоку и камыши, за рекой сгребали сено, люди и лошади казались игрушечными, а белые цветы и важно рассевшаяся на плавучем листе лягушка большими и значимыми.
Пройдет много лет, но Рауль Тарве не забудет ни эту сонную реку, ни людей на дальнем берегу, ни солнечные блики на золотистой дремотной воде…
