ум.
Обстоятельность, неторопливость и еще раз обстоятельность – вот что было девизом достопочтенного Флоримона ре Гога. Именно поэтому ему, не отличающемуся ни богатырской силой, ни лихостью, удалось сколотить и удержать в руках отряд молодцев, известный по обе стороны эскотской границы. Люди Флоримона всегда имели деньги и не имели неприятностей. Вояки накрепко уверовали в счастливую звезду своего худосочного предводителя и с готовностью отправились вместе с ним на службу королеве Агнесе, а вернее, Жану Фарбье.
Посланник временщика разыскал ре Гога через трактирщика приграничной деревни, снабжавшего банду Флоримона элем и новостями. Разбойничий вожак пришел на встречу, выслушал предложение и сделал вывод, что это именно то, что нужно. Жизнь разбойника опасна, недаром сказано, что как веревочке ни виться, рано или поздно она совьется в петлю. Достаточно эскотским и фронтерским баронам прекратить грызню и заняться очисткой Приграничья от рыцарей большой дороги, и разбойникам при всей их тороватости не продержаться и года. Достаточно вспомнить Тагэре! А тут вольготная жизнь в столице, денежки из казны, прощение старых провинностей. Разумеется, Флоримон понимал, что это не за красивые глаза и что им придется выполнять довольно-таки скользкие поручения, но это его не смущало. Он был мужчиной обстоятельным и дальновидным и не сомневался, что справится. Так и вышло.
«Святой Дух», даром что кошачье отродье, оценил таланты Гога, и новая жизнь потекла как по маслу. Не прошло и полугода, как привыкшие спать на земле у костра молодцы превратились в заправских горожан. Толстопузый Жак заделался щеголем и юбочником, в Люсьене проснулась страсть к петушиным боям, а Ноэль и Тома стали копить деньги – один на трактир, другой на лавчонку заморских товаров. Но все они были готовы собраться по первому слову своего вожака, так как понимали, что за сытую, вольготную жизнь нужно платить.
Поручение, полученное Флоримоном на прошлой кварте, было шестым по счету и самым сложным. Впрочем, денег за него обещали столько, что ре Гог даже засомневался, не ослышался ли он. Двести ауров каждому, за полученную в деле рану еще по пятьдесят, а за тяжелую аж сотня. Если кого убьют, его деньги на усмотрение вожака, а сам Флоримон унес из дворца две тысячи, и еще столько же его ждет в случае удачи. За такие деньги эскотец убил бы самого святого Эрасти, не то что герцога Тагэре. Однако даром ничего не дается, наемник понимал, что добыча им выпала непростая, к тому же провернуть дельце нужно так, чтобы комар носа не подточил.
Все должно быть списано на разбойников. Придется оставить в живых нескольких свидетелей нападения, которые подтвердят, что всему виной грабители с большой дороги. Лучше всего, если герцог будет убит шальной стрелой. Ни в коем случае не должны догадаться, кто был истинной целью нападающих, а поэтому вещи убитых нужно всучить известным скупщикам краденого, чтобы ищейки Обена или Гарро их обнаружили. Сами же убийцы должны исчезнуть, якобы со страху, когда поймут, на кого напали.
Флоримон думал два дня и, кажется, не упустил ничего. Только бы Тагэре проехал именно там, где его ждали. Ему сказали, что с герцогом будет не более двух дюжин воинов. У ре Гога было раз в шесть больше. Исход очевиден, но предусмотрительный Флоримон не успокоился, пока не облазил дорогу между Лагой и Мунтом вдоль и поперек, выбрав четыре подходящих для засады места. Главное, чтобы отряд задержался в пути до вечера, это можно сделать, обрушив, на выбор, один из четырех мостиков через речонки с топкими берегами. Люди ре Гога без возражений принялись подпиливать опоры. Они достаточно знали своего вожака, чтоб понять: он ничего не делает зря, и лучше потратить полдня на грязную работу, чем сложить голову или упустить добычу.
Убедившись, что все в порядке, Флоримон приказал разбить лагерь. Кто его знает, сколько им предстоит ждать, не сидеть же под открытым небом и без горячей пищи. Все, что от него зависело, охотник сделал, теперь дело было за добычей.
Пепел недовольно фыркнул, отчего-то жеребец терпеть не мог запаха цветущей таволги, а вот Шарль Тагэре, напротив, его очень любил. Он вообще любил запахи лесных и полевых трав и ненавидел южные благовония, которыми поливали себя знатные дамы. Он не переносил Агнесу и любил Солу… Как давно это было, а он ничего не забыл. Ничего! Хоть и старался. Бедная девочка, каково-то ей сейчас в ее монастыре.
Больше Шарль ее не видел. Сола решила, что так лучше, возможно, она права. В монастырях с прошлым расстаются быстро, туда и уходят-то те, кому есть чего забывать. Молитвы, посты, опять молитвы, короткий сон, ранние службы… Смерть при жизни. Может быть, Сола теперь счастлива и спокойна. Если б не боязнь расшевелить ее горе, он бы навещал ее, а так… Зачем бередить чужие раны, которые, вполне возможно, затянулись. Не ее вина, что ему по-прежнему больно. Но как все же пахнет таволга! А может быть, все дело в предстоящей схватке? Такое с ним и раньше бывало. Перед боем краски становились ярче, запахи острее, звуки громче и четче.
Проклятый! Как же давно он не дрался по-настоящему! В последний раз он схватился с эскотскими разбойниками, посмевшими вторгнуться в Тагэре. Было это как раз после его поездки в Фей-Вэйю. Он был почти благодарен незадачливым головорезам, так как поход притупил боль потери. Странно, как ему тогда все удавалось. Тагэре была очищена в считанные кварты, но он пошел дальше. Разбойники буянили в Арции с негласного соизволения эскотского короля, пришлось показать Джакомо, что, если он не приструнит своих землячков, его собственные подданные будут себя чувствовать очень неуютно.
Шарль улыбнулся, вспомнив свой неожиданный поход через покрытый снегом перевал и захват крепости Ксеты, в которой приходили в себя потрепанные душегубы, каковых он с надлежащим эскортом препроводил к королю с заверениями, что и впредь будет помогать северному соседу бороться с разбойничьей напастью. Загнанный в угол Джакомо был вынужден публично повесить пленников Шарля, после чего в Приграничье воцарилась божья благодать. Шарль же вернулся в Эльту, где его и его воинов встретили по-королевски. А потом были бесконечные разговоры с тестем и зятьями о короне, примирение с женой, от которого легче не стало, неудачное регентство, рождение мертвой и, видимо, последней дочери, а теперь вот это…
Он не собирался принимать приглашение Пьера, и не потому, что боялся ловушки, а потому что до кома в горле не хотел в Мунт. Эстела на сей раз была с ним согласна, но по прямо противоположной причине: она увидела в королевском письме западню. А потом в Эльту прискакал, загнав коня, Рауль, получивший предупреждение о заговоре. И тут Шарля понесло. Он немедленно отписал Его Величеству, что выезжает. Его немало позабавило озадаченное выражение на лицах жены и Рауля. Кажется, он им сказал, что тот, кто
