Он сам не знал, что ждал от этого разговора. Прошло около тридцати лет. Анхель собрал-таки свою империю, доказав, что во многом был прав. Арция процветала, народ императора, по крайней мере, не ненавидел и не презирал. Голод и разруха первых лет отступили. Да, рая на земле не вышло, но и ада не было. Любой владыка мог гордиться такой державой, хотя на самом Анхеле грязи и крови было предостаточно, в том числе и его, Эрасти, крови. Впрочем, Церна не собирался мстить. Он давно перешел ту грань, за которой старые обиды не имеют значения. Что значит существование какой-то империи, пусть и могущественной, в сравнении с судьбой всего мира?
Эрасти не собирался ворошить прошлое. От бывшего друга ему было нужно совсем иное. Анхель никогда не был ни дураком, ни трусом. Он должен понять, что за угроза нависла над Таррой. Да, сейчас она еще далека, но император создавал империю не на год и не на век, а на тысячелетие, уж об этом-то Эрасти осведомлен. Анхель вложил в это дело все свои силы, пожертвовал, чем можно и чем нельзя. Так пусть защищает свое детище, а с ним вместе и весь мир. Церна долго думал, с чего начать, чтобы Анхель понял и поверил. Пожалуй, лучше всего с пророчества умирающего монаха. Это докажет Анхелю, что перед ним не сумасшедший. Но сначала придется доказать, что он это он. Тот самый Эрасти Церна, который был ему больше чем братом, а не его сын или просто кто-то невероятно похожий…
Он знал, что его объявили святым. Это было бы забавно и трогательно, если бы за канонизацией не стоял человек, пославший его на смерть и получивший в доказательство отрубленные руки. Анхель научился извлекать выгоду из всего, даже из памяти друга. Живой Эрасти ему мешал, святой Эрасти, наоборот, был весьма полезен. Что ж, раз его объявили святым, он им будет. Он явится лучшему другу и поведает тому о грядущем Конце Света.
Император, особенно такой, как Анхель, может многое. Предусмотрительность и ум властителя Арции должны послужить всей Тарре. Эрасти был уверен, что поступает правильно, но святым он все же не был. Он ошибся в своих расчетах. Анхель не смог понять ничего, кроме того, что перед ним его бывший друг, избежавший смерти. Даже теперь Эрасти с ужасом вспоминает ту встречу.
Это случилось ночью с одиннадцатого на двенадцатый день месяца Зеркала. Было ясно и холодно, высоко в небе сияла Ангеза, звезда, которой он отныне клялся. Он спокойно шел по улицам спящего Мунта. Городская стража не бездельничала, просто она не могла его увидеть. Впервые за все эти годы он вернулся в город своей победы и своего разочарования и долго бродил по улицам, вспоминая себя прежнего. Было хорошо за полночь, когда он наконец вошел во дворец. Почуяли его разве что горгульи на крыше да атэвские каменные львы, но для них он был хозяином, а не врагом.
Императора стерегли хорошо, очень хорошо, по крайней мере по людским меркам. Да и по магическим тоже. Эрасти невольно хмыкнул, увидев чуть ли не дюжину магов в лиловых одеяниях и с Кристаллами. Никакая людская волшба не осталась бы незамеченной, но цепная собака учует вора, но не ветер. Он мог уничтожить всех стражей, но зачем? Наследство Ангеса было неисчерпаемо, но Эрасти не намеревался тратить впустую доставшуюся ему мощь, и не потому, что так советовал Ларэн. Отдав Черное Кольцо, эльф стал много слабее своего ученика. Церна знал это, но ему и в голову не приходило воспользоваться этим обстоятельством. Сила ему дана для спасения Арции и не может быть использована ни на что другое!
Где искать Анхеля, он знал. Тот всегда любил жить высоко, и массивная угловая башня, без сомнения, была выстроена по приказу императора и для императора. Эрасти бесшумно поднялся вверх по узкой витой лестнице, мимоходом усыпив нескольких стражников. Он не опасался, что Анхель позовет на помощь, скорее не хотел, чтоб их разговор был кем-нибудь подслушан. На самой верхней площадке никого не было. Это показалось странным, но не более того. Дверь была закрыта изнутри, но двери люди предпочитают делать из досок, и еще не выросло дерево, не подвластное эльфийской магии. Белый дубец не помыслил ослушаться, и Эрасти тенью ветра скользнул в покои друга.
Вкусы Анхеля изменились мало. Мало золота, много стали. Приемная, стены которой завешаны роскошным оружием, из нее две двери: закрытая, очевидно в спальню, и распахнутая, в кабинет. Император сидел за столом и что-то писал, склонив поседевшую голову. Он ничего не чувствовал и ни о чем не догадывался. Странно, Эрасти и не думал, что эта встреча так его взволнует.
Рядом со столом стояло глубокое обтянутое кожей кресло… Такое же было во дворце Пурины, в той самой комнате, где они в последний раз выясняли отношения. Он тогда сидел на ручке и, чтобы не смотреть Анхелю в глаза, вертел подаренное тем кольцо, странным образом похожее на Кольцо Ларэна. Черный камень и сталь! Вот и говори после этого о случайностях, хотя что может быть общего у простенького таянского мориона[85] и Черного камня, найденного Ангесом на тропах, доступных лишь богам.
Анхель наконец отложил перо и поднял голову. Годы, хоть и не прошли мимо императора Арции, не были к нему строги. Он по-прежнему напоминал добрый двуручный меч. В каждой черточке сурового узкого лица читались сила и непреклонность, а руки, как и тридцать лет назад, могли гнуть подковы и завязывать узлом железные прутья. Император решительно отодвинул написанное, и тут Эрасти его окликнул. Анхель вздрогнул и оглянулся. Церна, в глубине души обругав себя последними словами, коснулся рукой лица, позволив себя увидеть. Лучше бы он этого не делал. Лучше бы он вообще никогда не поднимался в эту башню!
Лицо Анхеля побледнело. Он вскочил, выставив в странном, выспренном жесте руку, словно плохой актер, пытающийся изобразить ужас или раскаянье.
– Я знал, что ты придешь за мной! Всегда знал… Я не мог иначе…
– Анхель, – Эрасти шагнул к нему, – успокойся! Нам нужно поговорить.
– Уходи, – налитые кровью глаза императора были безумными, – уходи… Я еще не готов отвечать. Я еще не сделал все, что нужно. Дай мне довести свое дело до конца! У вас в преисподней много времени.
– Да послушай же ты! – не выдержав, заорал Церна. – Ты мне нужен здесь и живым.
– Уходи! Во имя Творца! Я изгоняю тебя. – Он, никогда ни во что не веривший, кроме своего меча, торопливо пытался сотворить знак, отвращающий зло. Знак, по словам Ларэна, бывший не более чем изменившимся призывом милости Арцея, бога, бросившего этот мир, но оставившего в нем свое имя. И Эрасти неожиданно для себя самого рассмеялся. Это было глупо, но он ничего не мог с собой поделать. Но еще более глупым было то, что, когда Анхель, лицо которого из белого внезапно стало багровым, рухнул на пол, он не смог его удержать. Не смог, хотя овладел искусством целительства и не раз возвращал уходящих от самой Грани. Но здесь, глядя на лежащего у его ног императора Арции Анхеля, он растерялся.
Все, что он познал за эти годы, что, казалось, накрепко срослось с его сутью, куда-то исчезло, и Эрасти вновь стал человеком, немеющим перед ликом смерти. Он стоял, не в силах отвести глаз от поверженного гиганта, пока сзади не раздался шорох и тихий голос не окликнул: «Анхель!» Церна резко оглянулся: в дверном проеме стояла юная женщина в розовой шелковой рубашке, поверх которой была накинута атэвская шаль. Так он встретил Циалу…
