четырнадцатилетнюю дочку на первое свидание.
— Все уселись?
Реджина кивнула. Дилан отодвинулся к противоположной дверце. Вот и хорошо. Она не набивалась ему в компанию. И не собиралась на него вешаться. Она сцепила зубы и сжала ладони, грея их между коленями.
К ресторану они ехали в молчании.
Дилан смотрел на неосвещенные улицы, и сердце тлеющим угольком жгло ему грудь. Ему необходимо было поговорить с ней. Он должен был объяснить, должен был как-то завоевать ее доверие, заставить ее принять…
Не
Но она должна принять его защиту, согласиться с ее необходимостью. Ради ребенка, которого она носила. Хочет она этого или нет.
Он сжал кулаки. Когда он вел ее к джипу, она прислонилась к нему. Всего на мгновение. Но он до сих пор чувствовал ее прикосновение, ее руку, опиравшуюся на него.
Он взглянул на нее, на ее ладони, спрятанные между коленями, словно она пыталась согреть их, и с трудом подавил совершенно не характерное для себя желание накрыть их своими руками.
Морской народ не признает прикосновений. Тем не менее, пока они мчались по дороге к гавани, он буквально чувствовал ее, такую хрупкую, напряженно сидевшую рядом, ощущал малейшее движение ее тела и слушал ее хриплое дыхание.
«Чероки» с урчанием въехал на стоянку перед рестораном. С тротуара исчезла желтая полицейская лента. Через широкие стекла окон сияли огни зала ресторана.
Калеб развернулся на своем сиденье и прокашлялся.
— Мне нужно будет написать отчет, который удовлетворил бы парней из полиции штата. Я оставлю вас вдвоем, чтобы вы…
Его взгляд встретился с глазами Дилана.
— Все обсудили, — закончил он.
Дилан кивнул.
Реджина дергала ручку своей дверцы так, словно ей не терпелось поскорее скрыться от них обоих. Тревожное чувство сжало сердце Дилана. Насколько много придется ей объяснять? Что она запомнила?
Дверь с его стороны была заперта. Прежде чем он успел выбраться, Калеб уже подал ей руку.
Дилан сжал зубы, но молча взял с заднего сиденья свой рюкзак и присоединился к ним.
Реджина посмотрела на него и прищурилась.
Дилан ощутил вспышку паники, скрывавшейся за раздражением. Неужели она думает, что может просто отослать его? Он подошел к ней очень близко, достаточно близко для того, чтобы рассмотреть бледный пробор в волосах и вдохнуть дразнящий аромат ее кожи.
— Я остаюсь, — тихо сказал он так, чтобы слышала только она. — Смирись с этим.
Глаза ее вспыхнули. Но что бы она ни хотела ответить, сделать этого она не успела, поскольку Антония уже бросилась сквозь лабиринт столов открывать им дверь.
Она потянулась было, чтобы обнять дочь, но вдруг остановилась и скрестила руки на груди. Реджина замерла под ярким светом ресторанных огней, тени на ее лице резко контрастировали с бледной кожей, как на черно-белом рисунке.
Антония внимательно оглядела дочь и нахмурилась.
— Доктор сказала, что тебе нужно больше теплой жидкости. Я сейчас приготовлю суп. — От нее исходили волшебные ароматы кухни — жареная курица, овощи, чеснок. — Садитесь, я пока что-нибудь принесу.
Реджина слабо улыбнулась.
— Спасибо. А Ник…
— Уже в постели. Ты сможешь зайти к нему, когда поешь.
Дилан заметил, что Реджина заколебалась.
— Мы поднимемся к нему прямо сейчас, — сказал он. Антония посмотрела на него.
Затем взглянула на его рюкзак. Брови ее удивленно поползли вверх.
— Ты что, собираешься здесь остаться? — спросила она, но в тоне ее слышался не только вопрос.
— Всего на одну ночь, — сказала Реджина скрипучим голосом, который прозвучал до смешного сексуально, что так не сочеталось с ее осунувшимся, заострившимся лицом.
Сердце его забилось учащенно. Она хочет его. Или, по крайней мере, она уже готова смириться с его присутствием.
Антония фыркнула.
— Что ж, ты уже достаточно взрослая, чтобы не спрашивать у меня, кому здесь можно ночевать. Только я хотела бы знать, что вы собираетесь сказать Нику утром.
Лицо Реджины залилось краской.
— Что я помогаю ухаживать за его матерью, — сказал Дилан. — Я спущусь за супом чуть позже.
— Хм… Ну что же, давай, — сказала Антония. — А я должна еще запереть дверь.
Дилан шел за Реджиной между стоящими в беспорядке столиками. А она все еще передвигается с трудом, хмуро отметил он. Возле открывающихся в обе стороны дверей она остановилась. Вернувшийся было на ее щеки румянец исчез.
Ему казалось, что он понимает, почему это произошло. Кухня была ее территорией. Ее маленьким царством. И здесь же менее двадцати четырех часов назад она подверглась жестокому нападению.
В груди у него все сжалось. Одной рукой он осторожно взял у нее пластиковый пакет, а вторую протянул, чтобы толчком открыть дверь.
— Думаю, ты ожидаешь благодарности за то, что не дала матери выгнать меня на улицу.
Вздрогнув, Реджина посмотрела на него. Темные ресницы казались на ее побелевшем лице грязными мазками. Потом в глазах ее блеснула озорная искорка.
— А может, я хотела оставить это удовольствие для себя.
В ответ он ухмыльнулся.
Ее плечи распрямились, и она прошла — точнее, прохромала — под его вытянутой рукой. Она шла к задней двери нетвердой походкой, словно ее прогоняли сквозь строй.
Чтобы подняться по лестнице, ей требовалась его помощь. А может, это он так для себя решил. Возможно, ему просто было приятно прикасаться к ней.
Когда она принялась неловко рыться в пакете в поисках ключа от квартиры, он взял его у нее из рук и вытащил ключ из кармана ее мокрых джинсов. Он контролировал и ситуацию, и самого себя.
До тех пор, пока не переступил порог ее дома и пока стены не сомкнулись вокруг него, словно ловушка.
Она живет в…
Дети моря обожали собирать безделушки. Их морские пещеры и двор в Кэйр Субае были украшены богатыми и блестящими предметами — всем, что погружалось в пучину волн и что повышало им настроение или радовало глаз. Но собранное ими не было связано с личностью. Оно не несло в себе воспоминаний, на нем не было отпечатка переживаний. От всего этого у него никогда не сжималось горло, не ныло в груди.
В Кэйр Субае никогда ничего не менялось. Золото и железо, море и камень наверняка переживут все эти человеческие подарки «на память». И сейчас, окруженный милыми мелочами из жизни Реджины, Дилан с болью думал о том, что все это когда-нибудь исчезнет.
