Она с трудом сдержалась, чтобы не поморщиться.
— О чем? Ты хочешь сказать, что мы можем остаться друзьями? Или что дело здесь не в тебе, а во мне?
Он смотрел на нее хмурым, тяжелым взглядом.
— Прости, — пробормотала она. — День был очень бурным.
Взгляд его скользнул по кольцу кровоподтеков у нее на шее. На мгновение в этих черных как смоль глазах мелькнула тень каких-то чувств, но тут же пропала.
— Да, — сказал он.
Он прошел за ней в маленькую кухоньку и увидел там белые тарелки и зажженные свечи. Бровь его удивленно приподнялась.
Реджина почувствовала, как в ней нарастает смущение, теплом разливаясь под кожей. Она злилась на себя за это и злилась на него за то, что он это заметил.
— Старый ресторанный фокус, — сказала она, разливая по тарелкам суп, мамин куриный суп с овощами, подходивший на все случаи. — Горящие свечи способствуют хорошей еде.
Он отнес тарелки на стол.
— И хорошей компании.
Она подсела к нему.
— Ты хочешь сказать, что в полумраке я лучше выгляжу?
— Тебе это идет. — Они сидели напротив и смотрели друг на друга. — Так у тебя сияют глаза.
Еще одна стрела, прямо в сердце. Она крепче сжала ложку, чтобы скрыть, как задрожали руки.
— Вкусный суп, — заметил Дилан.
— Два комплимента подряд. Осторожнее, а то я начну воспринимать все серьезно.
— А почему бы и нет? Твоя мать действительно прекрасно готовит.
Реджина прислушивалась к тому, как суп успокаивающе течет в горле. Это вызвало воспоминания о том, как она болела, как ей было плохо, как ее кормили.
— Мама поддерживает нас с Ником зимой, когда большая часть бизнеса сворачивается или умирает.
— Смелая женщина.
— Я горжусь ею.
Сколько времени прошло с тех пор, как она говорила ей это в последний раз?
— И ты осталась здесь.
Реджина отхлебнула воды. Она ожидала совсем другого разговора. Такую беседу она не могла бы вести ни с одним человеком на Краю Света. Здесь все друг друга знали. Здесь все знали все. Или думали, что знают все.
— Ресторан Антонии — это… ресторан Антонии. Он хороший. Он может быть классным. Но это… не мое.
Твоя мать боится перемен.
Она пожала плечами.
— Может быть.
— А ты — нет.
Ей показалось, что в тоне его прозвучал вызов.
— Я…
Она замолчала. Когда восемь лет назад она приползла домой, изможденная, сломленная, побежденная, она не видела для себя будущего. Но теперь… Одно дело — соглашаться с меню, предложенным матерью. В какой же момент она начала соглашаться со схемой жизни матери?
— Я стараюсь быть открытой для всего, — сказала она.
— Это удачно, — пробормотал Дилан себе под нос.
Она непонимающе нахмурилась.
Он встал, чтобы забрать пустые тарелки и отнести их в мойку. Она отодвинула свой стул, чтобы помочь ему, но он коротким кивком заставил ее остаться на месте. Она много лет провела с мужчинами в кухне. И тем не менее, несмотря на безусловную ловкость Дилана — а возможно, как раз благодаря ей, — у нее перехватило дыхание и она чувствовала себя странно, наблюдая за тем, как он выполняет домашние обязанности. Он залил грязную посуду водой, а потом поднял свой вещевой мешок с пола у входной двери и принес его к столу.
Ее голос дрогнул.
— Что это?
Вместо ответа он сунул внутрь руку и вытащил меховую шубу. Или…
Реджина уставилась на шкуру, блестевшую в свете свечи. Сердце подкатилось к самому горлу и, казалось, начало душить ее.
Это была котиковая шкура.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Сердце Дилана глухо стучало в груди.
Потрясенная Реджина подняла на него широко открытые от испуга карие глаза.
— Так это все-таки был ты… — прошептала она. — Там, в пещере.
Все правильно, она должна была знать это. Она видела его. Она даже поблагодарила его за то, что он ее спас. Но теперь она знала, как это произошло.
Он, скованный ее неприятием, держался сдержанно, надежно пряча от ее глаз человеческие чувства, бурлившие внутри.
— Да.
— В этом…
Пальцы ее сжали мягкий мех. Он вздрогнул.
— Да.
Она отвела глаза и сложила руки на коленях. Он видел, как туго сплелись ее пальцы. Внутри у него все сжалось.
Мгновения, отмеряемые сумасшедшей дробью его пульса и ее медленным дыханием, текли мучительно.
— А я все думала, почему ты без гидрокостюма.
Чтобы скрыть удивление, Дилан нахмурился. Он был существом из легенд. Сказочным персонажем. Уродом. Собственный отец не мог вынести его вида. Он никак не ожидал, что Реджина, разумная и практичная Реджина, так запросто воспримет и его самого, и его объяснения.
— И это все? И тебе не хочется… —
Она покачала головой.
— Я видела тебя. Я видела… Я думала, что сошла с ума.
А это… Впрочем…
— Принесло тебе облегчение? — попробовал угадать он.
Она посмотрела ему в глаза.
— Не совсем.
Сердце его тоскливо сжалось. Нет, конечно, нет. По крайней мере, она не закатила истерику. Не отшатнулась от него. Пока что.
Она облизнула пересохшие губы.
— Значит… Я хотела спросить, кто…
— Я — селки.
— Понятно, это все объясняет.
От этого едкого замечания ему едва удалось сдержать улыбку.
