И о том, что уже было утеряно.
Он как вкопанный стоял на потертом ковре, замерев от желания и безысходности.
Реджина с вызовом задрала подбородок.
— Я гостей не ждала.
— Не ждала, — согласился он.
На окне, отсвечивая зеленым и золотым на фоне ночной темноты, висели отполированные волнами осколки стекла, нанизанные на леску. Почему это так тронуло его сердце?
— Со мной и с Ником все будет хорошо. Тебе нет надобности находиться здесь постоянно.
Он наконец обратил внимание на ее тон. Подбородок воинственно выдвинут вперед, в глазах решимость защищаться… Она обиделась, вдруг сообразил он. Она думает, что он скептически осматривает ее дом. Но он едва ли смог бы ей объяснить, что при виде сделанного цветными карандашами рисунка Ника, толстых белых свечек на столе, попкорна в тарелке у телевизора внутри у него что-то надломилось и начало оттаивать, словно кусок треснувшего льда.
Он пожал плечами.
— Хорошо.
— Ладно. — Она немного подождала, но он так и не сообразил, что сказать. — Ты можешь лечь здесь, на диване. А я пойду скажу Нику спокойной ночи.
Под дверью в спальню мальчика виднелась полоска света. Она открыла дверь и скрылась в комнате. Дилан снова мог дышать.
— Привет, малыш.
Ник вздрогнул и поднял голову. Книжка комиксов соскользнула на пол.
— Мама!
Он был рад ее видеть, очень рад. Даже если она выглядит так хреново. Ее лицо было бледным и усталым. Ничего страшного, он и раньше видел ее уставшей. Но ее шея… Вот черт! От вида ее шеи желудок его болезненно сжался.
Она перехватила его взгляд и подняла воротник повыше.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она. Голос ее звучал, как голос бабушки, когда та накурится.
Ник пожал плечами.
— Нормально. А ты?
Она улыбнулась и присела на краешек его кровати, как делала, когда он был маленьким.
— Я в порядке. Теперь все у нас будет хорошо.
Ему отчаянно хотелось ей верить. Он не сомневался, что ей этого тоже хочется. Но ужасы прошлой ночи были еще слишком реальны. Слишком свежи в памяти. Он видел синяки у нее на шее. Этот негодяй причинил ей боль, и Ник ничего не сделал, чтобы остановить его. Он даже не знал, что она в опасности. А когда узнал, было уже слишком поздно.
— А что, если он вернется?
Голос его дрогнул, и он смутился.
Мама не стала делать вид, что не понимает, о ком он говорит.
— Он не вернется, — твердо сказала она. — Он в тюрьме.
Обычно Ник никогда не спорил, когда она говорила таким жестким тоном. Но сейчас он был взволнован, поэтому спросил:
— А что, если все-таки вернется?
Кто- то постучал в дверь.
В животе у Ника тоскливо заныло. Дилан заглянул в комнату и кивнул ему.
— Как у вас дела?
— Что ты здесь делаешь? — спросил Ник.
— У нас все в порядке, — ответила за него мама. — А в чем дело?
Дилан не обратил внимания на ее слова.
— Я буду присматривать за твоей матерью, — сказал он Нику поверх ее головы. — Пока ей не станет лучше. О'кей?
Ник судорожно сглотнул, почувствовав, как часть бремени беспокойства и вины свалилась с его плеч. Дилан был крутым. Он сказал, что найдет его маму, и он ее нашел. Если он хочет присматривать за ней, это хорошо. Это отлично. Кто-то же должен это делать.
Ник пожал плечами.
— Да, о'кей.
Дилан снова кивнул ему, словно подтверждая, что они договорились. После этого Нику стало намного лучше, чем когда он заметил синяки у мамы на шее.
— Ладно. Тогда я пошел за супом, — сказал Дилан, обращаясь к маме.
Дверь за ним тихонько закрылась.
Мама сидела на краешке кровати, закусив губу.
Внутри у Ника все задрожало.
— Мама?
Она перевела на него взгляд и улыбнулась теплой и такой знакомой улыбкой. Дрожь прошла.
— Может, хоть теперь ты немного поспишь? — спросила она.
Теперь он мог заснуть, потому что она была здесь. А возможно, и потому, что здесь был Дилан, который присматривал за ней.
Ник уютно устроился под одеялом, а когда мама наклонилась, чтобы поцеловать его, он обеими руками обхватил ее, как делал, когда был совсем маленьким. Теперь он уже был в состоянии отпустить ее.
Реджина закрыла за собой дверь в спальню и прислонилась к косяку, чувствуя, как сжалось горло, как бьется пульс. Она закрыла глаза и прижалась израненными ладонями к гладкому прохладному дереву. Она никогда не приводила в свою квартиру мужчин. Никогда. Ник всегда был первым.
Реджина тяжело вздохнула. Именно поэтому она и не могла не обращать внимания на страхи сына или лишить Дилана героического ореола в его глазах. Если Ник в его присутствии чувствует себя лучше, если это освобождает его от тревожных мыслей, она будет благодарна Дилану за то, что он здесь… и неважно, по какой причине.
Ее сознание боролось с этими мыслями, они тревожили ее, не складывались вместе, а она все пыталась как-то их совместить, как будто снова была в седьмом классе и билась над уравнением, которое никак не решалось. Возможно, если бы она была более сильна в алгебре, то пошла бы в колледж, вместо того чтобы работать посудомойкой, учеником повара и поваром линии раздачи в «Перфеттос».
Она вспомнила, что сказала Алэну о своей беременности поздно ночью, когда вечернее обслуживание закончилось, персонал покончил с выпивкой и все разошлись по домам. Алэн подшучивал над тем, что она целый вечер пила только газированную воду, и она до последнего момента не теряла надежду, что он заметил это, потому что обращал на нее внимание. Она предложила отвезти его к себе домой. Он не был пьяным вдребезги, но набрался достаточно, чтобы садиться за руль стало опасно. Достаточно, чтобы ему захотелось ее. А она… Что ж, она хотела его всегда.
Поэтому она все сказала ему, стоя у себя в гостиной и нервно ломая руки, и в голосе ее, который то повышался, то падал, звучали надежда и желание оправдаться.
Он больше никогда не приходил к ней домой. Сволочь, скорее по привычке устало подумала она.
Но Дилан был здесь.
И сейчас нес ей суп.
И несмотря на то что Реджина все знала наперед и понимала, что лишь отдаляет момент неминуемого разочарования, она все-таки накрыла стол на двоих.
Она услышала, как он поднимается по лестнице, и ее глупое сердце учащенно забилось. Она открыла дверь.
Он смотрел прямо ей в лицо.
— Нам нужно поговорить.
