занял Усама, обмотавший вокруг головы тряпку и облачившийся в драный халат. На самом краю, словно соткавшись из воздуха, оказался Джугов, скрипя и позвякивая, поднялся на сцену Железный Феликс.
Последним, под гром аплодисментов, за стол уселся товарищ Лянов, даже тут не снявший свою круглую шапку, и около него – пожилая женщина благообразной наружности.
– Она-то что тут делает? – громко и внятно, чтобы арбалетчики ничего не заподозрили, удивился Арс. – Ей внуков воспитывать, а она туда же – к мятежникам?
Вопрос был настолько риторическим, что даже Рыггантропов не сделал попытки на него ответить.
– Товагищи! – громогласно возгласил со сцены Лянов, и замахал руками, пытаясь остановить аплодисменты.
Наконец наступила тишина.
– Товагищи! – повторил главный революционер и стащил с головы шапку; лысина воинственно блеснула. – Тгетий Съезд Геволюционной Пагтии Победившего Социализма позвольте считать открытым!
Вновь все потонуло в грохоте аплодисментов. Какая-то женщина, вскочив на ноги, истошно заорала: «Слава товарищу Лянову!». От этого пронзительного вопля у Арса засвербело в ушах.
– Тише, товагищи, тише! – лысый мятежник вновь замахал руками, точно отгоняя назойливую муху. – По тгадиции, съезд открывается пением революционной песни! Товагищ Фидель, начинай!
Бородатый революционер, одетый во что-то обтягивающее зеленого цвета, поднялся из-за стола.
– Вихри враждебные веют над нами! – голос его оказался приятным и сильным. – Злобные силы нас темно гнетут! В бой роковой мы вступили с врагами, нас еще…
– А раки тут причем? – спросил Рыггантропов.
– А? Что? Какие раки? – Арс не сразу сориентировался.
– Ну это, бой раковой. Это что, бой с раками?
– Тоже мне, придумал. Это бой с Роком! Роковой!
– Вот как!
Тем временем пел уже весь зал. Сотни голосов сливались в один, могучий и непередаваемо грозный. От заключенной в нем мощи по коже бежали мурашки, а сердце, как известно, самый хрупкий и чувствительный орган, начинало работать со сбоями.
Песня вновь завершилась дружным рукоплесканием. Непонятным оставалось, как делегаты до сих пор не отшибли себе ладони. Можно было предположить, что при их отборе учитывался такой критерий, как крепость и мозолистость дланей.
– Товагищи! – остановить бурю делегатского возмущения снова смог только Лянов. – Слово для доклада пгедоставляется товагищу Лянову!
Арс завертел головой, пытаясь обнаружить однофамильца революционного вождя. Но никто не спешил на сцену, и в голову студента закралась нехорошая мысль, что лысый борец с эксплуататорами предоставил слово самому себе.
Так оно и оказалось.
А поговорить Уля Лянов любил. И умел.
Речь его была ослепительна, точно молния в ночи, прекрасна, как бабочка, в рассветный час усевшаяся на унизанный каплями росы зеленый росток. В ней не было логических неувязок и фактических ошибок.
Она даже могла бы понравиться Арсу. Если бы он хоть чего-то в ней понял.
Лянов метал громы и молнии в сторону империалистов, эксплуататоров и какого-то совсем страшного зверя, носящего имя «Мировой Капитал». «Прибавочная стоимость» была самым простым ругательством, все прочие предполагали глубокое знание философии.
Тишина стояла абсолютная. Делегаты сидели с окаменевшими лицами.
Когда речь все же закончилась, Арс ощутил, что голова его готова лопнуть, точно переполненный зерном мешок. Не стало легче от обрушившегося со всех сторон грохота – делегаты криками и аплодисментами выражали восхищение.
– Если они все время будут так вопить, то я до конца этого съезда не доживу, – уныло проговорил Топыряк.
– Слово пгедоставляется товагищу Хгупской! – объявил Лянов и сел на место.
Хрупской оказалась та самая благообразная женщина. Говорила она так, словно рот ее набили кашей, и Арс, как ни старался, не смог понять даже темы выступления. Рыггантропов, благополучно наплевав на съезд, прислонился к стене и заснул, Тили-Тили сидел неподвижно, глаза его были закрыты.
К счастью, «жевание каши» завершилось довольно быстро. Хрупская села на место, а к докладу приступил бравый «певец» Фидель.
Его речь как две капли воды походила на выступление Лянова, по крайней мере, для Арса. Делегаты, тем не менее, слушали ее с прежним вниманием. Если бы залетевший сюда комар вздумал покончить жизнь самоубийством, и с перерезанным горлом рухнул бы на пол, то его падение наделало бы больше шума, чем извержение вулкана за пределами зала.
Но комары здесь не летали. По крайней мере, не состоящие в Партии.
– Так что верной дорогой идете, товарищи! Ура! – завершил речь Фидель.
– Ура! – откликнулись делегаты. От их воплей должен был рухнуть потолок. Но строители подземного зала, к счастью, дело свое знали. Упала лишь пара горстей песка.
