Живо тогда ноги протянешь! Сейчас мы спустимся, и пойдешь с нами. Гершом, обыщи его!
Капитан Кацир нетвердой походкой вошел в штабной вагон, из которого два часа назад его в полубессознательном состоянии вынесли Эван с Авишаем Гиатом. И тут же черный телефон затрясся от звонка. А может, трясся не телефон, а все тряслось перед глазами изнемогающего от головной боли капитана. Звонил Нахум Мандель. Он поведал, что ночью подъехал к бывшему поселению, услышал пальбу, развернулся и помчался прочь. С тех пор торчал в лесу под Буркой, по очереди названивая то на закрытый мобильный Коби, то на молчащий телефон в штабном вагоне. Он искренне порадовался тому, что Коби жив-здоров, и пообещал его срочно навестить.
Отсоединившись, Коби некоторое время сидел за столом, положив голову на руки и поеживаясь от холода, поскольку окна были разбиты, а затем вновь снял с рычага трубку и набрал на диске двузначный номер.
– Шмуэль, зайди ко мне.
Дверь распахнулась. Появился мелкоголовый крупноплечий сержант Барак.
– Шмуэль, – сказал Коби. – Минут через сорок должен приехать некто Нахум Мандель с парочкой приспешников. Они явятся за нашими пленниками. Так вот потребуй, чтобы они предъявили официальные бумаги из ШАБАКа, из штаба, из военной разведки, не знаю уже откуда! И если этих бумаг не будет, отбери оружие, арестуй всех троих и придумай, куда поместить, главное – отдельно друг от друга, чтобы не могли согласовать версию, зачем пожаловали.
Шмуэль вышел. Коби проводил его тоскливым взглядом. Пока Шмуэль был здесь, это значило – дела, служба. Но вот Шмуэль вышел, и Коби остался один на один с … да нет, не с ситуацией, а попросту – с отцом. Отцом-преступником. Отцом-предателем. Отцом-соучастником убийства. Но отцом.
Это было лет двенадцать назад. Коби был еще совсем мальчишка. Они гостили на Голанских высотах – он, отец и их любимец, черный королевский пудель Жак. А в тот день еще приехала старшая сестра, Мирьям. К ним на двор постоянно толпами шел народ, и калитку все время забывали закрыть. В результате периодически забредала какая-нибудь тучная корова, вскормленная сочными лугами Голан, из тех, что в обилии паслись в окрестностях. Жак бросался к незваной гостье с громоподобным лаем, и та спасалась бегством через вечно открытую калитку. Но Мирьям, аккуратная Мирьям, выходя, закрыла калитку, не заметив, что во дворе корова! Жак привычно погнал копытную тварь к выходу, а выхода-то нет! Коби в это время спустился к озеру – в полусотне шагов от дома. Только снял рубашку, и – дикий девчачий крик. Даже визг. Он поднял глаза и увидел, как над лироподобной парой рогов взметнулась черная молния. Жак!
Жак время от времени поднимал голову, бросал на хозяина грустный взгляд и вновь клал голову мальчику на колени. На теле у него не было ни одной ранки. Но запах! Тяжелый медный запах разлился в салоне «шевроле», пока они везли пса к ветеринару.
«Это запах крови! – рыдала Мирьям. – У Жака внутреннее кровоизлияние! Это я, я виновата!»
Потом, когда отец на руках внес животное в кабинет ветеринара – улыбчивого дядьки с конским хвостом на затылке – и положил его на широкий металлический стол, брат с сестрою, прижавшись друг к другу, остались стоять у двери, дрожа в ожидании диагноза. И вдруг отец шагнул к ним, чуть нагнулся и обнял одновременно обоих. И сразу какое-то тепло нахлынуло на Коби, и сразу в душе что-то успокоилось, и не успел еще доктор веселым голосом вынести вердикт: «Будет жить!», Коби уже знал – будет жить! Так что теперь ему, Коби, делать, когда у него в руках все, чем дорожит отец – его положение, его будущее, фактически его жизнь?
Опять вошел Шмуэль.
– Там это... – он сделал неопределенный жест в сторону окна, – поселенцы...
Ах да! Еще одна тупиковая ситуация. Тщательно продуманный план, где солдаты оказывались спасителями бородатых нарушителей, реализовался с точностью до наоборот. Если по замыслу отца и сына Кациров, в конце концов поселенцы вместо того, чтобы броситься на солдат с кулаками, должны были с благодарностью броситься к ним в объятия, то теперь в подобном положении оказывались сами солдаты. Словно в ответ на размышления Коби вновь очнулся телефон. Звонок был из штаба. Коби приготовился к разносу за все произошедшее. Но начальство заговорило на совсем другую тему.
Проштрафившемуся офицеру любезно напомнили, что приказ о недопущении поселенцев на территорию Канфей-Шомрона никто не отменял, и тот факт, что поселенцы вперемешку с солдатами сидят на военной базе, вызывает некоторое удивление. Впрочем, памятуя об обстоятельствах, при которых они здесь появились, командование воздерживается от порицания в адрес капитана Кацира, но надеется, что в ближайшее же время нарушители будут удалены из закрытой военной зоны и на специально приготовленных автобусах, которые, как в штабе надеются, во время арабской провокации не пострадали, будут депортированы в Иерусалим.
– Но они же спасли нам жизнь! – воскликнул Коби.
– Ну и что? – удивилась трубка, и разговор был закончен.
Двухсполовинойметровая стена из серых плит уже замаячила за соснами, взбежавшими на пригорок. Шоссе здесь делало петлю, чтобы затем ворваться прямо в бетонные ворота военной базы. Солнце было надето на самую высокую из сосен, как свежий сочный кусок мяса – на шампур.
– Вы хотите меня отвести на военную базу? – хмуро спросил Рона Кахалани шагавший впереди отряда Исса Диаб. – Как захваченного террориста?
– А куда тебе возвращаться? – спросил Рон. – В Эль-Фандакумие? Тебя же твое собственное начальство к стенке поставит и за невыполнение приказа и за прочие художества!
– С начальством своим я как-нибудь сам разберусь, – одними губами произнес Диаб. – А под замок не хочу! Тем более не хочу, чтобы меня под замок сажали те, кому я только что жизнь спас.
– Не хочешь – как хочешь! – пожал плечами Кахалани даже с некоторой обидой. – Ты нас проводил, все честно, теперь иди на все четыре стороны. Эй! – он обернулся. – Пропустите его, ребята!
Диаб резко развернулся и зашагал обочиной, не глядя в лица идущим навстречу солдатам.
– Стой! – крикнул ему вслед Кахалани. Диаб, уже было поравнявшийся с замыкающим, застыл на месте, не оборачиваясь. Кахалани быстро пошел вслед за ним. В отличие от бесшумных вкрадчивых шагов самого Диаба, тяжелые шаги сержанта гулко отдавались в горном воздухе.
– Исса! – окликнул Кахалани араба.
Тот оглянулся. Широкоплечий красавец стоял перед ним, протягивая ему руку. Это выглядело чуть-чуть трогательно и нестерпимо фальшиво. Диаб торопливо пожал протянутую руку и пошел прочь. Добравшись до Разрушенного дома, он подошел к восточному углу, отсчитал восемь камней кладки от края, вытащил из едва заметной трещинки в камне длинный нож с особо твердым лезвием и поддел этим лезвием верхний камень. Камень, оказавшийся всего лишь куском плитки в форме корыта, отлетел в сторону, и обнажился кусок водосточной трубы, со всех сторон обложенный камнями. Диаб вынул трубу, а из трубы – трофейный «узи», который он в этот, издавна лишь одному ему известный, тайник спрятал перед тем, как отправиться на плато, к евреям. Теперь он готов к встрече с Мазузом. Шансов, правда, остаться живым после этой встречи – один из десяти... но лучшего расклада все равно не предвидится.
Диаб распрямил спину. Надо идти. Ах да, замаскировать тайник! Он быстро запихнул трубу на место и стал устанавливать камни так, будто они схвачены раствором. Но что это? О великий Аллах! Этого не может быть. Чудо на бис? Тогда, в особняке Мазуза, это уже казалось невероятным, но чтобы второй раз бурого в красную точку гиндукушского клопа еще раз увидеть здесь, в Палестине – это вообще с ума сойти можно! Диаб протянул руку и осторожно, двумя пальцами, взял насекомое. Клоп беспомощно засучил лапками. Куда бы его положить? Ничего, напоминающего коробочку, в распоряжении Диаба не оказалось, и он, тщетно обшарив взором окрестности, так и двинулся в родную деревню с автоматом на плече и с клопом в поднятом кулаке. Причем кулак он не мог сильно сжимать, чтобы не покалечить пленника и целым донести его до заветной булавки, поэтому он ясно ощущал, как тот мечется по своей темнице. А вон и хохолок травы, где он выпустил гусеницу. Интересно, как она там. Забыв на секунду о сокровище, зажатом в его руке, Диаб завернул посмотреть, что стало с освобожденной красавицей.
Папоротник был пуст. Отправилась, небось, окукливаться себе, чтобы потом расправить сетчатые крылья и махать длинными хвостами. В награду, в награду за это доброе дело Аллах послал ему гиндукушского клопа! Озаренный счастьем, Диаб бросил взгляд на собственный кулак, в котором скрывалась драгоценная ноша. Аллах подарил ему это открытие! Аллах и защитит его от Шихаби! Скоро, о, скоро весь
