Стихотворения и поэмы

Мы управимся к сроку, ребята у нас говорят,
Если будут расценки повышены
                                                   к первому мая».
Цукермана немножко знобит — очевидно
                                                             сквозняк…
Он пиджак разодрал:
                             «Кровопийцы! Исчадия ада!
Можешь пить мою кровь! Я — бедняк!
                                     Я — последний бедняк!»
«Мы прибавки желаем, хозяин.
                                                А крови не надо».
Господин Цукерман достает золотые часы,
Отражаясь на крышке,
                                дрожат его пальцы кривые.
«Я пошел, господа. Намотайте себе на усы:
Через десять минут к вам пожалуют
                                                          городовые».
И жандармы пришли. Околоточный выпил
                                                                      воды,
Подтянул кобуру и сказал, постепенно зверея:
«Есть жиды и евреи. Которые спорят — жиды,
А которые хочут работать, то эти евреи».
Но из синих штанов
                             вынимает цветной карандаш
И командует, дергая шеей, кирпичной
                                                                от гнева:
«Кто бунтует — направо и шагом,
                                               в полицию, марш,
А которые смирные, будьте любезны — налево.
Торговаться, патлатые, вздумали? Я вам задам!
Захотелось прибавочки к праздничку?
                                                     Я вас погрею!..»
Молча, словно козлы, подмастерья уходят
                                                              к «жидам»,
Мастера посолидней, как овцы, отходят
                                                              к «евреям».
Цукерман победил.
                               Подмастерьев уводят штыки,
Конвоирует — птичий глазок трехлинейной
                                                                винтовки.
Мастера, помолчав, опускаются за верстаки,
Мастера, помолчав, разворачивают заготовки.
Нелегко обернуться с подрядом
                                                   одним мастерам:
Далеко не уедешь на этих почтенных калеках…
В коридоре — шаги.
                           Кто там поднял такой тарарам?
Цукерман обомлел: на пороге —
                                               уволенный Леккерт.
«Что вам надобно, Гирш? Уходите,
                                                 паршивый пижон!
Что у вас за листовки, безбожник,
                                               торчат из кармана?»
Гирша Леккерт молчит.
                                Он играет сапожным ножом
И глядит на рабочих сквозь пляшущего
                                                              Цукермана.
Что за скверная рожа, обструганная,
                                                               как доска!
Словно выкрест презренный,
                                      он пейсы и бороду бреет.
«Молодой человек!
                              Вы забыли про три волоска. —
Говорит Цукерман, — что растут на лице
                                                                   у еврея!»
«Нынче дело не в этом!
                                     Для споров найдется пора.
Я зайду к вам в субботу,
                                           и мы потолкуем о вере…
Расходитесь, штрейкбрехеры!» —
                                         Леккерт велит мастерам,
Мастера потихоньку шмыгают
                                                    в открытые двери.
В низких окнах — закат, мастерскую пора
                                                                  закрывать,
Цукерман не глядит на высокие тихие звезды
Он приходит домой и обрушивается в кровать,
Проклиная Егову за то, что он зачат и создан.

3. Тележка с камнями

Их выводят гуськом под холодный горошек
                                                                       дождя,
Под уколы булавок его леденящих и частых.
Нынче в арестный дом забастовщиков переведя,
Облегченно вздохнет небольшой
                                           полицейский участок.
Забастовщики кашляют, щеки у них подвело:
Ночь была не из радостных,
                                         да и денек безотрадный.
Восемь рослых солдат обнажили клинки наголо,
С арестантскою книгою их возглавляет
                                                                    урядник.