— Тут есть место… кафе на квартал выше. Мы можем посидеть там?
— Давайте посидим.
'Кафе' находилось на противоположной стороне Бродвея, между Четвертой и Пятой улицами, и представляло собой подвальчик без окон под названием 'Морской ветер' с грубой, траченной солью дверью, которая когда-то могла сойти за английский дуб. Заведение напоминало о той Санта-Монике, которая существовала между двумя волнами переселенцев, построивших прибрежный город: нудных бюргеров со Среднего Запада, понаехавших сюда в поисках тепла в начале двадцатого столетия, и активистов левого толка, воспользовавшихся преимуществами арендной системы в Калифорнии.
Майло взглянул на недружелюбный фасад 'Морского ветра':
— Вы здесь бывали прежде?
Бумайя покачал головой:
— Нет, но место вроде бы неплохое.
Майло толкнул дверь, и мы вошли.
Длинная низкая полутемная комната, три грубых кабинета слева, деревянный бар, отделанный лоснящимся акрилом, справа. Восемь выпивох, седовласых, с серыми лицами, наваливались животами на пластиковую обивку лицом к бармену, который вроде как проверял чистоту посуды через определенные промежутки времени. Запах дрожжей, хмеля и потных тел наполнял воздух, который оказался настолько влажным, что здесь можно было выращивать папоротник. Девять пар глаз уставились на нас, когда мы вошли. А Фрэнки Вэлли из музыкального автомата сообщил нам, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Мы заняли самую дальнюю кабинку. Бармен не обращал на нас никакого внимания. В конце концов один из выпивох подошел к нам. Пузатый парень в зеленой тенниске и серых брюках. Кошель для мелочи у него на ремне говорил о том, что он здесь работает.
Парень посмотрел на Бумайю, нахмурился:
— Что будете?
Майло заказал скотч, я — тоже.
— Мне 'Будлес' с тоником, пожалуйста, — вежливо попросил Бумайя.
— У нас 'Гилбейс'.
— Это еще лучше.
Толстяк ухмыльнулся:
— Лучше для тебя.
— Похоже, я кого-то обидел, — сказал Бумайя, когда парень, покачиваясь, отошел.
— Вероятно, здесь не любят высоких смуглых незнакомцев, — подал реплику Майло.
— Чернокожих?
— Может, и так.
Бумайя улыбнулся:
— Я слышал, что это прогрессивный город.
— Жизнь полна сюрпризов. Итак, чем могу быть полезен, мистер Бумайя?
Тот начал было отвечать, но остановился, когда принесли напитки.
— Спасибо, сэр, — кивнул он Зеленой Тенниске.
— Еще что-нибудь?
— Если у вас есть соленый арахис, — сказал Майло. — Если нет, то просто немного мира и тишины, приятель.
Зеленая Тенниска уставилась на него.
Майло хлопнул свой скотч:
— И еще порцию этого же пойла.
Парень взял стопку Майло, прошел к стойке, принес ее наполненной и вместе с ней миску с солеными крендельками.
— Надеюсь, они достаточно соленые? — ухмыльнулся он.
Майло съел кренделек и зарычал:
— Хочешь в морду?!
— Чего?
Майло сверкнул своей волчьей улыбкой. Парень в тенниске заморгал. Попятился. Исчез.
Майло проглотил еще кренделек.
— Да, это по-настоящему прогрессивный город, — объявил он.
Протэ Бумайя сидел, стараясь не показать, что изучает нас. В полумраке его кожа была цвета чернослива. Широко поставленные миндалевидные глаза почти не двигались. Его кисти оказались громадными, а запястья — тонкими. Он был даже выше Майло — шесть футов четыре или пять дюймов, но до странного походил на мальчишку.
Мы некоторое время молча пили. Фрэнки Вэлли сменил Дасти Спрингфилд, который хотел лишь того, чтобы быть с нами. Бумайя, казалось, наслаждался своим джином с тоником.
— Итак, — сказал Майло, — что там с Элбином Ларсеном?
— Вы ведь наблюдали за ним в книжном магазине.
— Кто сказал, что мы наблюдали за ним?
— За кем же тогда? Джордж Исса Кумдис постоянно выступает с политическими лекциями. Он — публичный человек. Что может полицейский узнать, наблюдая за ним? И тот парень в морском бушлате… очень импульсивный человек, но это не настоящий преступник. Он распыляет краску. Вы допросили и освободили его.
Майло повертел в руках визитку Бумайи:
— Специальный посланник. Если я позвоню по этому номеру и спрошу о вас, что мне скажут?
— В этот час, сэр, вы услышите записанное на магнитофон сообщение, в котором вас попросят перезвонить в приемные часы. А если вы позвоните в приемные часы, то получите в ответ новую запись, в которой будет указано множество номеров телефонов. Если вам удастся сделать правильный выбор, вы, в конце концов, будете разговаривать с очаровательной женщиной по имени Люси, работающей секретарем у мистера Ллойда Маккензи, эсквайра, замечательного юриста, который является на Западном побережье консулом моей страны, Республики Руанда. В свою очередь, мистер Маккензи сообщит вам, что я являюсь законным представителем своей страны. — Бумайя сверкнул зубами. — Если хотите избежать всего этого, просто поверьте мне.
Майло осушил второй скотч. Крепкий, жесткий напиток; я никак не мог допить первую порцию.
— Специальный посланник, — повторил Майло. — Вы полицейский?
— В данное время нет.
— И все-таки?
— Я занимался полицейской работой.
— Тогда кончайте темнить и говорите, что вам надо.
Глаза Бумайи вспыхнули. Он обвил стакан своими длинными ухоженными пальцами, опустил один из них в свой напиток, крутанул кружок лайма.
— Я хочу, чтобы Элбин Ларсен получил то, что заслуживает.
— И чего он заслуживает?
— Наказания. — Бумайя вытащил свой блестящий черный бумажник. Открыв его, он тронул пальцем то, что оказалось застроченным швом. Строчка разошлась, открыв щель. Он засунул туда пальцы и вытащил крошечный белый конверт. Глядя на Майло через стол, Бумайя щелкнул по краю конверта блестящим ногтем. — Насколько вы знакомы с геноцидом, который опустошал мою страну в тысяча девятьсот девяносто четвертом году?
— Я знаю, что много людей погибло, а мир стоял в стороне и наблюдал за этим.
— Почти миллион человек. Чаще говорят о восьмистах тысячах, но я считаю, что это заниженная цифра. Впрочем, есть немало желающих минимизировать ужас произошедшего — те заявляют всего о трехстах тысячах убитых. Мое мнение подкрепляется личными наблюдениями и знанием реалий той жуткой катастрофы. Так вот, если в число жертв включить тех, кто умер от ран, мы получим миллион погибших. Не
