— Да, спасибо, вполне.
— Теперь о завтраках. Мы заинтересованы в том, чтобы они натощак наливались спиртным по самые брови, и поэтому не подаем никаких закусок до четырех утра; потом мы предлагаем завтрак: яйцо, ломтик ветчины и тост — пять шиллингов. Кофе, шиллинг за чашку или два шиллинга шесть пенсов за чайник, который вмещает две чашки. Они почти всегда заказывают чайник, им кажется, будто они таким образом что-то выгадывают. Если ты не занята с клиентом и тебе хочется есть, тот же самый завтрак будет стоить тебе всего один шиллинг плюс три пенса за кофе. Никогда ни от чего не отказывайся. Если тебе предложили десять завтраков, один за другим, бери все; если не голодна, смешай еду, повозись с ней и оставь на столе. Если оставляешь еду, яйца не разбивай: мы подаем их во второй раз. И запомни, в коктейлях больше выгоды, чем в виски. Клиент неохотно выкладывает два фунта за бутылку и сифон, но зато не раздумывая выбрасывает те же деньги на безалкогольное пиво и коктейли. Мы продаем безалкогольное пиво по два шиллинга за стакан — и ни в коем случае не называй его безалкогольным! Поняла?
— Поняла.
— Потом, опять же, цветы. Разносчица шоколада ходит между столиками, предлагая клиентам маленькие букетики фиалок или гвоздику с веточкой папоротника по цене от двух до семи шиллингов. Это такая мелочь, в которой клиент тебе никогда не откажет, — маленький скромный букетик фиалок, что-то в этом роде. За каждый букет ты получаешь шесть пенсов, а то и целый шиллинг. Если клиент истратил больше десяти фунтов, мы иногда дарим ему гвоздику за два пенса; ты ведь знаешь, как это бывает: дай кретину два пенса сдачи с десяти фунтов, и он будет так доволен, что, пожалуй, истратит еще пять… Следи за тем, чтобы его стакан был полон; не переставай танцевать с ним, развлекать его разговорами: чтобы он поменьше думал о ценах. И не вздумай мухлевать.
— Мухлевать?
— Воровать, шарить по карманам клиента. Я этого не люблю. От этого одни неприятности. По крайней мере, не в клубе; то, чем ты занимаешься за его дверями, не мое дело. Портвейн или шерри стоят от двадцати пяти до тридцати шиллингов за бутылку. Легкие вина, такие как «Шабли», «Грав», «Барзак» ну и так далее, мы продаем по вполне умеренным ценам: семнадцать шиллингов шесть пенсов за бутылку. В любом случае, нам они обходятся гораздо дешевле — мы покупаем их по шиллингу девять пенсов. Если клиент прижимистый и хочет шампанского, заказывай «Особое шампанское» оно стоит два фунта. На самом-то деле это обычно игристое вино по шиллингу за бутылку. Каждая бутылка принесет тебе пять шиллингов комиссионных.
— Понятно.
— Так что, как видишь, я более чем щедр с девушками. Здесь ты получишь больше комиссионных, чем в любом другом лондонском клубе. Держи ухо востро и не теряй голову. Если ты знаешь, как надо работать, то всегда сможешь что-нибудь вытянуть из клиента. В любом случае, здесь ты будешь зарабатывать больше, чем в конторе. И запомни: любой, кто платит пять или семь шиллингов за вход, а потом выкладывает два фунта за бутылку скотча и сифон с содовой, — безнадежный дурак. А коли так, обдери его как липку — но сделай это нежно. Попроси у него разрешения угостить швейцара, а затем наполни стакан. Как он сможет тебе отказать? Сделай так, чтобы он предложил выпить музыкантам, официантам, мне — словом, всем. Заболтай его, закружи, привлеки его внимание к освещению, интерьеру… Кстати, что ты о нем думаешь?
— Сказать по правде, у меня от него голова кружится.
— Для этого он и предназначен. Как видишь, мы все предусмотрели, поднесли на блюдечке с голубой каемочкой. У тебя не должно быть никаких трудностей. Клиенты будут по тебе с ума сходить. Заговаривай им зубы, постарайся убедить их в собственной значимости. Понимаешь, если клиент раз в это поверит, он последнюю рубашку заложит, чтобы потом не ударить в грязь лицом. И не вздумай мошенничать, особенно с провинциалами. Они немножко хитрее лондонцев, но в конечном итоге и они остаются в дураках — достаточно просто им польстить. И ни в коем случае не дави на них. Смотри им в рот и восхищайся — и они твои. Ясно?
— Вполне.
— Хорошо. А теперь скажу тебе откровенно, только это между нами — я вижу, ты девушка толковая, и я могу с тобой нормально разговаривать. Все девчонки здесь — пиявки, и мозги у них как у пиявок… Даже еще меньше! У пиявки, по крайней мере, хватает ума сосать кровь: она знает, в каком месте присосаться к твоему животу. Они и этого не знают. Только и умеют что ныть: «Дай! Дай! Дай!» Я говорю тебе это потому, что я вижу, что ты не такая.
Хелен была польщена.
— Мне кажется, я понимаю, о чем вы, — сказала она.
— Конечно понимаешь. Уверен, у тебя все получится. И помни: большинство хозяек в ночных клубах — дуры набитые. Девчонка, если она не дура, нипочем не останется в ночном клубе: она из кожи вон вылезет, чтобы начать собственное дело. Но дура — она и есть дура. Все, что ей по силам, — это раскрутить клиента на одну-единственную коробку шоколада. На каждую унцию здравого смысла у нее тонна глупости. Если даже у нее имеются зачатки ума, в большинстве случаев она просчитывается. И если уж она может заработать себе на кусок хлеба с маслом, что тогда говорить о тебе?
— Мистер Носсеросс…
— Называй меня Фил.
— Фил… Разумеется, я постараюсь сделать все, что в моих силах, но я не могу обещать, что сделаю на этом карьеру.
Уаааааа! — взвыл саксофон за стеной; музыканты потихоньку начинали готовиться к вечеру.
— Ну ладно. А теперь беги. Привыкай к здешней атмосфере. — Носсеросс пожал Хелен руку, задержав ее на мгновение в своей сухой жесткой ладони. Когда она вышла, он широко улыбнулся Мэри. Ее блекло-голубые глаза, в обычное время столь же выразительные, сколь безоблачные небеса на неудачном акварельном рисунке, превратились в узенькие щелочки.
— Ну, что ты о ней думаешь? — спросил Носсеросс.
— Кошмар! Ужас! Строит из себя невесть что, да к тому же этот гнусавый акцент.
— А по-моему, она не так уж плоха. Она не уродка, и к тому же, кажется, благоразумна и язык у нее подвешен…
— Ах, оставь! Я прямо не знаю, чего ты так унижаешься, заискиваешь перед такими, как эта… «Ах, ты девушка с мозгами!», «Ах, ты всем сто очков вперед дашь!», «Ах! Ах!» Просто дама из высшего общества! Фу-ты ну-ты! «Разю-юмеется, я не могу обещать, что сделаю на этом кари-эру!» — с издевкой шипела Мэри. — Так ты сказал, что все хозяйки — дуры набитые?
— Да, дорогая, по большей части так оно и есть.
— И я что, тоже?
— Нет, моя куколка, ты совсем другая. Но тебя не должно волновать то, что она говорит. Они все утверждают, что не собираются задерживаться здесь надолго. А на самом деле как происходит? Это все болтовня, пустые разговоры. Факт остается фактом: уж коли они попали сюда, им не выбраться.
— Но почему? Их никто здесь силком не держит. Они могут приходить и уходить, когда им вздумается, так ведь?
— Нет, моя пусечка, не могут. Эта работа поглощает тебя, захватывает с головой. Если ты работаешь в ночном клубе достаточно давно, чтобы сносить пару танцевальных туфелек, это на всю жизнь. Тут и ночные часы, и все вместе… Что касается дневной работы, на ней можно ставить крест. Ложиться спать в семь-восемь утра, вставать в девять-десять вечера каждый божий день… Можно спокойно сказать: прощай, солнышко! А как, по-твоему, надо ходить на обычную работу? Вставать в семь утра и ложиться за полночь — и никакого шума, никакой выпивки, никаких танцулек; тебе бы это понравилось?
— Мне? — с достоинством переспросила Мэри. — Я бы этого не вынесла. Может, это нормально для каких-нибудь конторских служащих…
— Так вот, об этом я и толкую. Если уж ты начала ночную жизнь… Все, ты в ней завязла.
В кабинет заглянул швейцар.
— Эй, Фил…
— Что?
— Тут один парень хочет вас видеть.
