схватил пригласительный билет и спрятал в карман:
— Ну уж хватит...
Выходя из гостиницы, Сергей Аркадьевич думал о Белове примерно в ключе своих подчиненных: надо было настучать ему по кумполу, запереть в сортире, а самому преспокойненько идти на просмотр. Тем более что в тот день — хотя Егоров об этом и не знал — показывали фильм одного его знакомого...
Фильму Абеля Шмабеля фестивальный Дворец аплодировал стоя. Для изощренной и избалованной каннской публики — случай редчайший. Но вот — проняла мужчин во фраках и дам в бриллиантах история про двух братьев, один из которых увел у другого девушку.
Не то что по особой любви, а чисто из куража: решил старший продемонстрировать младшему, что такое настоящий мужчина. Кто, типа, сильнее. И у брата, который девушку как раз любил, посыпалась вся жизнь. Умер кот. Накрылся бизнес. Сгорел дом. Старший сто раз раскаялся, извинился, но младший старшего не простил. И сам тоже умер, вслед за любимым котом. Заболел, лег и через месяц умер. И болезнь была какая-то несерьезная. Вроде легкого гриппа. А на самом деле: просто воля к жизни исчезла.
В последнюю ночь, поняв, что смерть совсем близко, герой вышел в сад, лег навзничь и долго смотрел в небо. Последние пять минут фильма был крупный план неба: пульсирующего, переливающегося, меняющего цвета, угасающего... Продюсер сомневался в этих кадрах, а Абелю, наоборот, они казались лучшими.
За десять коротких минут между финальными титрами и пресс-конференцией, пока Абель шел по коридору Дворца, пять человек успело ему шепнуть, что члены жюри в восторге. Какой-нибудь приз обеспечен, а может зайти речь — тьфу-тьфу! — даже о «Золотой пальмовой ветви».
Зал для пресс-конференций был переполнен. Два телеоператора почти подрались за место ближе к столику героя.
— Не покажется ли вам бестактным вопрос о личных мотивах сюжета вашего фильма?..— первый вопрос, как обычно на всех фестивалях, задал Сергей Шалашов.
Абель почесал переносицу. Потом затылок. Дернул себя за ухо. Пощупал чисто выбритый подбородок. Потеребил пирсинг. Молчание затянулось. Толпа потихоньку начала гудеть. Абель решился:
— Да, это моя собственная история. Я виноват перед своим братом... примерно в том, в чем виноват герой фильма. Нет, к счастью, мой брат жив, здоров, и дела его процветают, но он меня не простил, хотя прошло уже несколько лет. По существу, я его потерял.
Журналисты с несвойственной им деликатностью некоторое время помолчали. Потом представитель французского гламурного журнала спросил:
— А что сейчас с этой женщиной?
— Она покинула меня. Как раз во время съемок фильма.
— И вы не озлобились?
— Нет. Я... теперь, когда со мной происходят неприятности, я считаю, что это кара. У меня не слишком легкая жизнь в эти годы, но я знаю, что заслужил гнев Аллаха. Я еще не искупил свою вину..
— Правда ли, что здесь, в Каннах, вас ограбили прямо на пляже, а вы даже не заявили в полицию?
Ответа ждали очень внимательно. В полной тишине. Об этой истории знали еще не все.
— Правда. Я воспринял этот случай как продолжение небесной кары.
— А если вы встретите того человека, что вас ограбил,— как вы поступите?
— Я не обращу на него внимания. Понимаете, он для меня не существует. Этот случай — выяснение моих отношений с судьбой, а этот человек — всего лишь слепое орудие судьбы. Мне нет до него дела...
После пресс-конференции, уклонившись от знакомств со знаменитыми продюсерами (никуда они уже не денутся после такого успеха!) и улыбок голливудских поп-див (еще будут занимать очередь на кастинг в его фильмы!), Абель улизнул из Дворца.
Отключил мобильный телефон, номер которого, конечно, все журналисты каким-нибудь образом узнали.
Абелю хотелось побыть одному.
Осмыслить, что сегодня произошло.
Он выкурил из трубочки с полграмма марокканского гашиша, купил бутылочку воды и побрел по набережной Круазетт, рассеянно глядя на праздничную толпу. С улыбкой понаблюдал за выступлением парня, танцующего киногероев (на сей раз он пародировал Чарли Чаплина), через полчаса проголодался, но в ресторан не пошел, а съел кусок полухолодной пиццы с морепродуктами...
Завтра он уже не сможет так спокойно гулять. Завтра ему придется отбиваться от нахальных папарацци и любителей автографов. Все завтрашние газеты выйдут с его портретом, все телевизионные выпуски сегодня расскажут, что Канны открыли нового гения. Критики уже парятся над метафорами — «жестокие арабески», «новый поэтический стиль», что-то такое.
Завтра он проснется знаменитым. «Публичным человеком».
А сегодня может последний вечер провести наедине
с собой.
Жалко, что рядом с ним нет брата.
Может быть, увидав фильм, брат его простит?..
Абель прошел к воде, сел в песок, запрокинул голову и долго любовался луной. Она была очень яркая и большая: такая большая, какой бывает, если ты забираешься на башню минарета и, кажется, можешь дотянуться до луны рукой.
Время исчезло. Сколько он сидел? Пять минут, полчаса, час?..
Озябнув и собравшись уходить, Абель вдруг заметил недалеко от себя на песке женскую фигуру. Привлекательная, насколько можно было судить в темноте, барышня тоже смотрела на луну, медленно раскачивалась и что-то напевала на незнакомом языке.
Абель приблизился:
— Вам не холодно? — вежливо обратился по-английски.— Уже прохладно, и южная ночная теплота обманчива... Можно заболеть.
— А вы кто? — подозрительно спросила незнакомка.
— Я... Я...
Абель растерялся. Не представляться же свежеиспеченным гением. Не поверит. И просто глупо.
— Я... работаю в универсальном магазине. В отделе галстуков.
Почему именно галстуков? Как раз в этом вопросе Абель был полный ноль. Галстуков не любил, старался не носить, завязывать не умел и пр. и пр. Да и откуда ей было взяться, этой любви, если на его родине, в Иране, галстук — как сугубо западное изобретение — называли не иначе как «удавка шайтана»?..
— Это хорошо,— оценила девушка.-— А то одни звезды вокруг. Куда ни плюнь, сплошные факаные знаменитости. Хоть один нормальный человек... Да, немножко прохладно. Пожалуй, пойду.
Абель протянул девушке руку, помогая встать:
— Может быть, по чашке кофе? Или чаю?
— Пожалуй, можно... Вас как зовут?
— Абель. А вас?
— А меня Кристина. Я приехала из России...
И они побрели по песку к манящим огням набережной Круазетт.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Кукушка в носу и луковый суп
