просто из озорства – в веселые карнавальные месяцы.
Марьетта, все еще вне себя, топнула ногой:
– Хотела бы я сильнее тебя ненавидеть, да больше некуда!
– Ты что! – шикнула я на нее. – Ты же со своей матушкой разговариваешь!
– Лучше бы у меня совсем не было матушки!
При этих словах хитрая баба схватилась за сердце и застонала.
– Ну, что еще стряслось? – проронила Марьетта, но сквозь неприветливость ее голоса прорывалась неподдельная озабоченность.
Опершись на какую-то шаткую полку, Марьеттина мать оступилась, и ребенок, лежавший там, свалился на пол и захныкал. Она прикрикнула, чтоб замолчал, а потом, убедившись, что мы неотрывно смотрим на нее, старуха выпрямилась и протянула самым жалостным голосом:
– Я утешаюсь тем, что хотя бы отходную по мне споют как следует.
Марьетта зарылась лицом в складки на материнской груди, давно не видавшие стирки, и затряслась от рыданий.
– Я потратила деньги на лекарства, carissima.[16]
Этого Марьетта уже никак не могла снести. Она поглядела матери в лицо и заявила:
– На выпивку ты их потратила, брехунья старая!
Неожиданно мать и дочь расхохотались, пока Марьетта не вспомнила обо мне.
– Давай переодеваться, Аннина! Что ты мне такие рожи строишь?
Она натянула на себя мужскую одежду и принялась убирать волосы под шляпу, которая прилагалась к костюму.
– Готово! – И Марьетта запихала свою приютскую одежду и башмаки в освободившийся мешок.
Мне так полегчало при мысли, что меня не собираются продавать в рабство, что я без дальнейших проволочек последовала примеру подруги и переоделась.
– Для мальчика ты слишком хорошенькая, – сказала я ей.
– Да и ты тоже, Аннина. Если б я сама не была мальчишкой, непременно бы в тебя влюбилась!
Я тем временем натянула маску:
– Тогда поцелуй меня!
Мы начали гоняться друг за другом по комнате и подняли такой шум, что кое-кто из детей проснулся и завопил.
– Видите, что вы наделали! Всем спать – поняли, неслухи? У вас, попрошайки мои, завтра тяжелый день!
Мать Марьетты, уже обретшая здравие и силу, подтолкнула нас к выходу.
– Я стребую с тебя мои дукаты, шлюха ты старая! – успела прокричать Марьетта, перед тем как дверь за нами захлопнулась.
Ветер с дождем, заканчивая свой дуэт, отмыли небо до такой чистоты, что звезды сверкали как новенькие. Я даже заметила, как одна из них упала, но загадать желание все же не успела – в отличие от Марьетты, которой воспитание обеспечило надлежащее в подобных случаях проворство. Она закрыла глаза и прошептала молитву, а я тем временем еще только привыкала к ночной тьме. В своем нелепом наряде она казалась очень смешной, но потом я сообразила, что и сама престранно выгляжу.
– Это все были твои братья и сестры? – поинтересовалась я.
– Братья, сестры, родные, двоюродные, а также беспризорники, которых она подбирает то тут, то там.
– Крепко же они спят!
– Они не сидят у нее без дела – поверь, я знаю, что говорю!
– И как ты такое терпела, Марьетта?
Она взглянула на меня, покачав головой. Хитроватое выражение гротескной маски лишь усилило насмешку в ее голосе:
– А как мы вообще что-то терпим? Как я терплю такую мать? Как ты терпишь, что у тебя вообще нет матери? Мы живы, bellina,[17] – и я лично намерена взять от этой жизни как можно больше!
4
Марьетта потащила меня дальше, в мерцающую огоньками тьму, громыхая тяжелыми башмаками по мостовой. Народу на улицах прибавилось, отовсюду неслись смех и обрывки песен.
Чем больше мы удалялись от жилища Марьеттиной матушки, тем меньше уверенности видела я на ее лице. Дважды мы миновали табличку «
– Mandola, bambina, – иначе, женский орган. В квартале Сан-Марко других миндалин не отыщешь.
Позади нас показалась компания мужчин, и Марьетта толкнула меня в тень дверного портика под другой табличкой – «CALLE DELLA CORTESIA»,[19] и я уже без дальнейших пояснений поняла, что мы находимся в той части города, где хозяйничают куртизанки.
Воспользовавшись спасительным полумраком, Марьетта приподняла маску и осмотрелась. Судя по всему, она заблудилась.
– «Terra dei assassini»,[20] – прочитала Марьетта вслух.
– Ради всего святого, – взмолилась я, – куда ты нас завела?
Она же потащила меня дальше – в проулок, который неожиданно вывел нас к каналу. Табличка рядом гласила: «RIO DI SAN LUCА».[21] Мы прижались спинами к стене из песчаника, наблюдая, как мимо проплыла переполненная гондола, а за ней – еще четыре. Сидящие в них нарядные люди в масках веселились вовсю.
– Ну разумеется! – воскликнула Марьетта. – Они как раз направляются в театр.
– Еще неизвестно, в какой театр! К тому же мы не сможем туда попасть вслед за ними – разве что вплавь! Спроси же дорогу, Марьетта! Как можно быть такой упрямой?
– Ладно, расе! – Она снова утянула меня в темный уголок. – Только надо смотреть, кого спрашивать. Тут любой может оказаться шпионом.
Спорить не приходилось: агенты Великого Инквизитора в те дни славились способностью к перевоплощению, каковой не утратили и ныне.
– Что скажешь про этого? – шепнула я, указывая на спешащего мимо фокусника.
Тот, по крайней мере, был слишком молод для шпиона – вдобавок он изо всех сил куда-то торопился, глядя под ноги и стараясь не перейти на бег. Я рассудила, что шпион в любом случае шагал бы помедленнее и оглядывался по сторонам. К тому же фокусник – если он, конечно, настоящий – непременно знает, где находится театр.
Марьетта откашлялась и окликнула его голосом гораздо ниже, чем у нее:
– Доброго вечера тебе, дружище!
Фокусник, казалось, не поспевал за собственными ногами.
– Чего надо? – пробасил он таким же неестественным голосом.
Я не решилась раскрыть рот, но лишь ткнула подругу локтем в бок. Та по-девичьи пронзительно воскликнула: «Где театр…», но, опомнившись, закончила густым и еще более фальшивым тоном: «…Сант- Анжело?»
Фокусник подошел вплотную, осмотрел нас с головы до ног и вдруг сдернул с Марьетты маску. Та успела закрыть лицо руками, но фигляр тут же рассмеялся и приоткрыл собственное лицо.
– Ну, удачно мы тут сошлись!
Перед нами стояла девушка, красивая, как картинка, – нежная кожа, розовые щечки.
– Сюда! – прошептала она. – Уйдем от света.
Забившись в тень, я тоже сняла маску, и тут уж мы захихикали все трое.
– Чего надо? – несколько раз повторила Марьетта, старательно имитируя basso profondo.[22]
– Нет, серьезно, – наконец успокоилась моя провожатая, – кто бы ты ни была и по какому бы делу ни спешила, можешь ли ты подсказать отсюда дорогу до Сант-Анжело? Мы, кажется, свернули не там, где
