воина. А где быть тому свету, как не на далеких звездах? Да, у всех летувисских девчат есть что-то от валькирий, скандинавских богинь.
А по-нашему она все равно русалка.
— Аста будет вашим гидом! — поднял рюмку Витас.
— И переводчиком, — с тревогой посмотрел я на свою, опять полную.
— За девчат?
— Здрове пенькных пань пораз первши!
Антс пересмотрел журналы, допил кофе, вытер аккуратно сложенным носовым платком рот, пригубил за пань — что дальше?
— Тяжко? — подмигнул я рыбаку. — Это не сети в море таскать…
К счастью, у Витаса была выработана и утверждена программа наших торжеств.
— Уважаемые гости! — вышел он на середину комнаты. — Сейчас вас ждет встреча с трудящимися одного из вильнюсских предприятий. Ужинаем в девять часов в варьете. Автобус ждет у входа. Руководителей делегаций прошу остаться.
Раскрепостившиеся гости потянулись к двери. Валера поддерживал под ручку раскрасневшуюся Ирму, окутывал ее кружевом своих стихов. В мою сторону и не смотрел. Что ж, я привык к поэтам.
Но, смею сказать, среди поэтов есть редкие мерзавцы. Один мой знакомый поэт решил как-то выброситься из окна своей квартиры. Осознал, видимо, собственное ничтожество — и в окно с шестого этажа. И что вы думаете? Пролетев положенные метры и набрав нужную скорость, он убил не себя, а несчастную собаку, сидевшую под окнами и думавшую о своей собачьей жизни. Пьяный поэт заснул прямо на дворняге, не повредив себе и мизинца. Собака околела под тяжестью сволочи, которая проспалась и снова начала писать бездарные вирши. После этого я перестал здороваться с ним за руку. Выпивать вместе выпивали, но здороваться — никогда.
— Друзья! — Витас обвел глазами редакторов. — У меня для вас презент. Сейчас мы поедем к одному из самых интересных людей Литвы. Он хозяин, владеет секретом древнего литовского бальзама, который мало кому удалось попробовать. У этого человека сложные отношения с коммунистическим режимом, но тем не менее я беру на себя смелость… Одним словом, прошу!
На этот раз нас ждал микроавтобус.
— О, РАФ! — оживился Имант и первым полез в салон.
За ним Олекса Михайлович, Тойво, я, Витас.
— Далеко? — спросил Тойво, которому выпало сидеть с Олексой Михайловичем.
— Тридцать семь километров, можно немного подремать, — как бы в шутку сказал Витас, задержав взгляд на Олексе Михайловиче.
— У нас с коммунистыми мир и любовь! — встрепенулся тот. — Слухайте. Внучек прибегает: «Диду, диду, москали в космос политылы! — Уси?»
Этот анекдот поняли все. Витас захохотал, откинувшись на сиденье. Имант затряс козлиной бородкой. Тойво округлил рот: «Хо-хо-хо…»
— А как у белорусов с москалями? — повернулся ко мне Витас.
— Не хуже, чем с вами, — выдержал я его взгляд.
— Москва много раз просилась участвовать в нашем конкурсе, но мы стоим твердо…
Имант и Тойво закивали головами: да, да, стоим очень твердо. Никогда не допустим!
— Правильно, — согласился я, — у Москвы своих конкурсов хватает.
— Белорусы все говорят по-русски? — участливо наклонился ко мне Имант.
— Наши языки похожи, — объяснил я.
— Это большая опасность, — поджал и без того узкие губы Тойво.
— Нас десять миллионов. Кто говорит по-русски, кто по-белорусски. Каждый народ идет своим путем. А как ваша демографическая ситуация?
Тойво будто получил тычок под дых. Замычал, заерзал. Литовец и латыш рядом с ним выросли на глазах, напыжились. Герои!
— В Эстонии и Латвии живет много русских, — пришел на помощь эстонцу Витас. — Лучше, если государство состоит из моноэтноса, как у нас. Один народ и одна вера.
— До войны в Литве жило много белорусов, — сказал я. — А Вильня наша историческая столица.
— В Литве живут литовцы, — отвернулся от меня Витас.
Между прочим, фамилия Витаса Баранаускас. Не знаю, как она переводится с литовского, но мне в ней чудится что-то знакомое. Интересно, с каких времен пасутся бараны на литовских холмах? Возможно, с самых санскритских.
— А по-простому на виленских улицах еще говорят, — сказал я. — И виленские анекдоты рассказывают. Не хуже, чем про москалей и сало.
Мне никто не ответил.
Олекса Михайлович всхрапнул и проснулся.
— Выходим? — полез он к двери.
— Сидите, сидите! — схватили его за руки Витас и Тойво.
РАФ повернул с шоссе на лесную, хорошо укатанную дорогу.
— Подъезжаем! — торжественно объявил Витас. — Этот небольшой завод литовское правительство передало в полное владение товарищу Юзасу. Хозяину, о котором я вам рассказывал.
Хозяин уже шел к нам, гостеприимно раскинув руки. Ждут, всюду нас на литовской земле ждут. Витас, Юзас, Аста… Нет, Аста только разносит чашечки с кофе.
Юзас по-русски говорил чуть лучше Витаса. Всю жизнь, по его словам, просидел в лесу — а говорит лучше.
— Про лесных братьев слышали? — смотрел на нас хитрыми глазами Юзас. — Пришли Советы — я в лес, вместе с отцом и братьями. Потом русских прогнали немцы — а мы все равно в лесу. Наша семья богатая, много земли имела — поля, леса, болота. Зачем нам идти к русским или немцам? Сидели в лесу, собирали мед. Тогда я и сделал свой бальзам. Медовый бальзам, больше такого нигде нет. Мед, спирт, травы — что еще надо для хорошего бальзама?
— У нас горилка с перцем! — сказал почти трезвый Олекса Михайлович. — О це штука! Первач таксамо девяносто градусов. Горит синим полымем и с ног валит, шоб я сказывся!..
— Миколюкас, налей! — крикнул в глубину помещения Юзас.
Зашаркали сапоги, показался Миколюкас. Невысокий, сутулый, в мятых штанах и рубашке, в надвинутой на глаза шапке Миколюкас показался хлевным дедком вроде домовика. Не обращая внимания на гостей, он взял большую кружку литра на два, подошел к одному из чанов, нацедил из краника густую жидкость.
— Посуду гостям, — подсказал Юзас.
Миколюкас прошаркал в темный угол, вернулся с пятью кружками поменьше, раздал каждому из нас.
— О це гарно! — расправил плечи Олекса Михайлович.
— Вы будете пробовать бальзам, а я рассказывать, — поднял свою кружку Юзас. — Кончилась война, пришли русские. Кто здесь лесные братья? Вот эти. А я уже один из семьи остался. Отец умер, братья уехали в Америку, а я сказал: «Куда мне со своей земли? Только в могилу». Русские говорят: «Сажаем тебя, Юзас, в тюрьму».
— Восемь лет наш хозяин отсидел, — вмешался Витас. — И до конца своих дней сидел бы, если бы не бальзам.
— Кто знает секрет бальзама, кроме меня? — кивнул Юзас. — Никто. Я русским говорю: «Отдадите мне мой завод, сделаю литовский бальзам».
— Зачем русским литовский бальзам? — посмотрел я в свою кружку. — Им и водки хватает.
После водки, которой нас весь день поил Витас, бальзам казался чересчур сладким, и пить его можно было лишь маленькими глотками. Я пытался различить в медовом солоде аромат трав, но сделать это не удавалось.
— Горилка с перцем лучше, — чокнулся со мной Олекса Михайлович.
Главные редакторы напряглись и отодвинулись от меня с Олексой Михайловичем на два шага. Но это
