— Ушла спать.
Я пошарил глазами по углам — и не обнаружил ни единой иконы.
— Сколько меня здесь не было? — спросил я Николая.
— Не меньше часа. Я уж беспокоиться начал.
— А Ганна?
— Она сразу за тобой ушла.
На следующий день мы с Николаем уехали в другую деревню. Здесь, в Теребеях, о чертовщине никто с нами не хотел говорить.
Ганну я больше не увидел.
Подвал
Иван Федорович и Иван Михайлович, как всякие соседи по дачному участку, вполне могли поссориться.
У Ивана Федоровича участок шестнадцать соток. Первоначально ему было выделено шесть, но прикупил там, присоединил здесь — и получилось владение с двухэтажным домом из карельской сосны. Да что там говорить — глава фирмы, хозяин. Странно, что он вообще остался на болоте, где и комары, и торф под ногами, в воде железа больше нормы аж в десять раз. Однако вот остался, построился, насадил яблони, кусты смородины и крыжовника, разбил парники и грядки. В иной год они с Татьяной не знали, куда девать клубнику, огурцы с помидорами, капусту. Сам Иван Федорович, конечно, огородом не занимался, жена Татьяна пахала, но и он изредка выходил из дома с лопатой или граблями. А Татьяна молодец. Воткнула в навозную кучу семечки арбуза и дыни — такие экземпляры вымахали, не хуже кубанских. Иван Михайлович, единственный из старых соседей, ел и нахваливал.
У самого Михалыча как было шесть соток, так и осталось. Домишко тоже аховый, из цементно- стружечных плит. Этим летом, правда, он покрыл крышу шифером, до этого с нее свисала лохмотьями толь. Но тут ничего не поделаешь — каждый живет по средствам.
Так что причин для ссоры было достаточно, но Бог миловал, — не воевали.
— Когда участок продашь? — спрашивал иногда Иван Федорович.
— Так ведь самому надобно, — отвечал Михалыч, закусывая огурцом.
— Ничего, — кряхтел помещик, — никуда не денешься, продашь…
И Михалыч понимал, что рано или поздно он действительно продаст участок лысой акуле империализма. Закон жизни — сильный сжирает слабого.
Но до этого Михалыч все же рассчитывал отхватить и свой кусманчик. Подвал! В хоромине акулы таился подвал, с которым могли сравниться разве что закрома Гаврилы Попова, первого московского мэра и, как писали газеты, взяточника и ворюги. Об этих закромах Михалыч вычитал в мемуарах одного кремлевского охранника — и живо представил их, заваленных окороками, бочками, ящиками и банками. Ах, как бы он попировал в тех внуковских подвалах! Сожрал бы целиком свиной окорок, выпил бы цистерну французского коньяку, проглотил бы сотню маслин, и первые две из них съел бы с косточками, закусил бы семгой и осетриной, — и отвалился бы к стенке и запел: «Как по речке-речке плыли три дощечки, эх, трам- тарарам, плыли три дощечки. На одной дощечке…» Ну и так далее.
Татьяна рассказывала Михалычу, сколько и чего она засолила, замариновала, заквасила, и он исходил слюной, слушая глупую бабу. Ну кто об этом рассказывает, даже и лучшему соседу? Нет, подвал он должен был распотрошить — благодаря, вопреки, согласно и не взирая.
Первым делом он раздобыл ключ от основного замка в двери. Татьяна оставила ключ на разделочном столике во дворе, Михалыч незаметно сунул его в карман, назавтра подбросил под крыльцо, — Татьяна обрадовалась находке, как джек-поту в лотерее «Бинго».
— Раззява! — обругал помещик жену. — А если б не нашла? Пришлось бы железную дверь менять.
Татьяна счастливо улыбалась, прижимая к груди здоровенный ключ.
Иван Михалыч тоже вышел на свое крылечко, порадовался.
— Это не «ого», — сказал он, — это ключ от собора.
— Хороший анекдот! — радостно заржал Иван Федорович. — Иди сюда, вискаря выпьем. Слышь, Таня, поп к одной бабе в церкви прижался, она говорит — ого!
Татьяна махнула рукой и ушла в дом за закуской.
— Льда нету, — сказал помещик, — но мы ведь и так можем?
— Можем, — согласился Михалыч. — Откуда изволили приехать? Вижу, штаны новые, бутылочка…
— Бутылку здесь купил, — поморщился Иван Федорович. — А был во Франции. Ну, слушай, я и влип там в историю!
— В какую? — навострил уши Михалыч.
— В Париже взял напрокат машину и говорю Таньке: «Поехали вокруг Европы!» Она говорит: «А чё, поехали». У нас виз нету, но там как и здесь: сунул кому надо и вперед. Мы держим курс на Мадрид, потом в Италию. Макаронники на границе тормозят. Я ему десять зеленых, он мотает головой — мало. Я еще десять. Пропустил. Ну едем, вроде, красиво. Таня смотрит по карте. «Давай, — говорит, — в Женеву завернем». — «Так это ж в другой стране», — соображаю я. — «А нам все одно через Германию возвращаться». Ну ладно, в Женеву так в Женеву. А ехать-то долго.
— Европа, говорят, маленькая, — проявил осведомленность Михалыч.
— Это если на самолете, а на машине как от Москвы до Питера, да еще с остановками. Но в принципе рядом. И границ много. Здесь дай, там дай, порядком гринов ушло. Едем так вечерком, я смотрю на указатель: направо Генёв, налево Лозанна, по-ихнему написано. Через Лозанну короче. «Нету, — говорю, — никакой Женевы, едем через Лозанну». Так и докатили до Парижа. А назавтра Танька говорит: «Ваня, Генёв — это и есть Женева. Язык у них такой». Три дня смеялись.
Михалыч тоже посмеялся. Когда пьешь виски и закусываешь балычком, смеяться хорошо. Но про подвал мысль сидела. Про здешний подвал, дачный.
— А зачем вам Женева была? — спросил он.
— Озеро там хорошее.
— Неправда, — вышла на веранду Татьяна, — я читала, что в Женевском озере присутствуют все фармакологические препараты, которые продаются в аптеках.
— Почему? — удивился Михалыч.
— Потому что писают, — засмеялась Татьяна. — Кто на Женевское озеро приезжает отдыхать? Старички со всего мира. Заходят в озеро поплавать — и писают. А у них уже не моча, а сплошное лекарство. Запад…
— Одним словом, вода хуже нашей, — кивнул головой Михалыч.
— Ладно, тезка, давай, — потянулся к нему рюмкой Иван Федорович. Что русскому здоровье, то немцу смерть.
Они выпили, закусили. Татьяна ушла на кухню.
— А я бы не осмелился без языка вокруг всей Европы, — сказал Михалыч. — В Германии еще туда- сюда: «хальт», «цурюк», «аусвайс». А в Испании или Италии пропал бы.
— Ты и здесь пропадешь, — хмыкнул Иван Федорович. — Кто тебя в Германию пустит?
Михалыч молча проглотил обиду. Когда пьешь чужой виски — терпи. Но взять подвал после этого он был обязан.
— Куда теперь направляетесь, Иван Федорович? — направил разговор в нужное направление Михалыч.
— В Америку, — не стал таиться помещик. — Возьмем с Таней напрокат машину — и с восточного побережья на западное. В Лос-Анджелесе хочу позагорать. А, Таня? Через всю Америку дунем!
