— Сволочь! — выругался Михалыч. — Только подойди, сволочь, хребет перешибу!
Крыса завозилась у корыта с испражнениями.
— Не трогай корыто! — голос у Михалыча сорвался.
Крыса стала еще сильнее раскачивать корыто, расплескивая содержимое.
— Убью! — встал на колени Михалыч. — Гадом буду — убью!
Крыса метнулась в другой угол и опрокинула ведро с огурцами. И хотя оно стояло довольно далеко от параши, Михалыч был уверен, что огурцы плюхнулись в зловонную жижу.
— Все, тварь поганая! — утвердился на полусогнутых ногах Михалыч. — Тебе конец!
Он поднял высоко над головой банку с долларами, прицелился и швырнул в крысу, которую наконец-то увидел всю, от усатой морды до длинного хвоста, волочащегося по полу. Затем схватил черенок лопаты и в ярости стал крушить все подряд. Лопались банки, гремели ведра, хрустело под ногами стекло, несколько раз палка саданула по корыту. Тяжело дыша, Михалыч остановился посреди подвала и медленно огляделся. Оскалив зубы, крыса сидела на нижней ступеньке лестницы и в упор смотрела на него красными глазами- бусинками.
Колени Михалыча подломились, он взвыл и завалился набок, уткнувшись бородой в вонючее месиво.
Вернувшись из Америки, Иван Федорович и Татьяна на дачу отправились не сразу. Во-первых, устали от грандиозного броска с западного на восточное побережье Штатов. Во-вторых, обнаружили круглую вмятину на багажнике своего «мерседеса».
— А это бутылкой, — радостно сообщила соседка, с утра до вечера дежурившая на лавочке у подъезда. — Втроем проходили мимо подъезда, у каждого бутылка пива в руке. Который шел последним, подскочил к машине и как саданул донышком по багажнику. Она заголосила, бедная, и эти орут: «Бей буржуев!»
— Вот и вызвали бы милицию, — сказала Татьяна, едва сдерживая слезы.
— Милицию сейчас только по телевизору показывают, — ласково сказала соседка. — Убьют кого- нибудь, они и приезжают убитого охранять. У нас напротив две машины стукнулись, так полдня ждали гаишников.
«Убила бы стерву!», — подумала Татьяна и ушла от греха подальше в дом.
Иван Федорович поехал в сервис, но там ему сказали, что вмятину лучше не трогать.
— Она теперь вместо противоугонного устройства, — загоготал слесарь. — Была бы содрана краска — другое дело.
Иван Федорович приехал домой — жена плачет.
— Ты что?! — удивился он.
— Ничего! — вскинулась Татьяна. — Разве это отдых — по Америкам разъезжать?! Дождаться не могла, когда в самолет сядем…
Она отвернулась к окну.
— Нормально прокатились, — пожал плечами Иван Федорович. — Всего три раза оштрафовали.
— А три тысячи долларов за двадцать дней?
— Заработаем, — обнял он ее за плечи. — Зато подруги удавятся, когда расскажешь, как в пустыне ночевали.
— Пустыня! — фыркнула Татьяна. — Да я эти гостиницы видеть уже не могла… А еда? Если бы я тебя так кормила, ты бы точно удавился. Завтра отвезешь меня на дачу, и больше я никуда ни ногой!
— Мы еще в Австралии не были.
— Без меня! — топнула ногой жена. — Езжай, прыгай с кенгуру, бегай со страусами, а я с дачи никуда. Думала, в Америке люди живут, а они даже человеческого унитаза не могут в номер поставить…
— С вами, бабами, не договоришься, — махнул рукой Иван. — Ладно, завтра везу тебя на дачу, оттуда на фирму. Тоже разболтались, наверное…
Впрочем, это было вполне естественно. Хозяин из дома — мыши на стол. Главное, чтоб не утащили ключ от сейфа, в котором деньги лежат.
Татьяна издали увидела, что дверь на веранде открыта.
— Ограбили! — схватила она мужа за руку.
— Спокойно! — стал оглядываться по сторонам Иван. — Следов, вроде, не видно. Опять же, замок на калитке цел. Скорее всего — бомжи.
Он осторожно вошел в дом. Жена кралась следом.
— Сидит! — удовлетворенно сказал Иван Федорович. — Попался!
— Кто?! — отпрянула назад Татьяна.
— Кто-кто — вор, — наклонился над крышкой подвала муж. — Сработала защелка.
— А почему ты мне ничего не сказал?
— Потому, — сурово взглянул на нее Иван. — Одному скажешь — весь поселок узнает.
— Я здесь вообще ни с кем не общаюсь! — оскорбилась Татьяна.
— И правильно делаешь, — зачем-то выглянул в окно Иван Федорович. — Вроде, ничего не украли. Один пришел.
— Будем милицию вызывать?
— Зачем милицию? Сами разберемся.
Иван сбегал в хозблок, вернулся с топором.
— Ты на всякий случай выйди на веранду, — сказал он. — Ежли что — беги к соседям.
— Давай лучше в милицию…
— Все, открываю.
Иван встал на колени, повозился с защелкой и осторожно потянул на себя крышку люка. Волна тяжелого духа, шибанувшая снизу, едва не сбила его с ног.
— Ни хрена себе! — зажал он двумя пальцами левой руки нос, наклонился над ямой. — Ты живой?
— Живой… — донеслось снизу.
— Слава Богу! — выпрямился Иван Федорович. — Вылезай, но чтоб без шуток!
Он перехватил поудобнее топор.
В глубине подвала послышалась возня, показались грязные руки, ухватившиеся за край люка, затем седая борода, тоже грязная. Вид ослепшего от дневного света узника был страшен. Из зажмуренных глаз текли слезы, в провалившемся рту шевелился распухший язык, из тощего горла вырывались хрипы и стоны. Это было явление с того света, по-другому не скажешь.
Преодолевая отвращение, Иван Федорович схватил вора за шиворот и выволок наверх. Ноги не держали бомжа, и он повалился набок, содрогаясь в конвульсиях.
— Господи!.. — ахнула за спиной Татьяна. — Иван Михайлович!..
— Какой Михайлович? — наклонился над вором хозяин. — Михалыч, ты, что ли?
Перед ним был сосед собственной персоной. Опухший, провонявший, с бессмысленным взором и нечленораздельной речью, но сосед, тот самый Михалыч, с которым они выпивали на дорожку перед отъездом в Америку.
— И чего ты сюда поперся? — брезгливо отодвинулся от него Иван Федорович. — Огурчиков захотелось?
Михалыч замычал, пытаясь сесть.
— Да лежи ты! — поморщился хозяин. — Пол испортишь. Тань, согрей бак воды. Его самого надо помыть, а одежду сжечь.
— И покормить, — подсказала Татьяна.
— Это потом. Он что — ходил под себя?
— Там туалета нету, — напомнила жена.
— Зато теперь у нас вместо подвала выгребная яма, — глянул на жену Иван Федорович. — Значит, так, Михалыч. Сначала ты выскребешь и вымоешь подвал. Это первое. Потом вставишь стекло и новый
