воспользоваться короткой, потому что после первых двух-трех выстрелов ствол значительно уведет в сторону.
О том, что убивать – грех, я сейчас не думал. К тому же самоубийство – еще больший грех. А если я подставлюсь под вражеский выстрел, то иначе как самоубийцей там, на небесах, меня не назовут. А это мне нужно?..
Короткая очередь оказалась точной, но последний из трех охранник остался жив. Каким-то лишь ею постижимым образом пуля попала в ствольную коробку автомата. Представляю, какой была сила удара, но все же охранник удержал оружие в руках. Правда, тут же в страхе отбросил его в сторону и трусливо задрал к небу руку. Шок – это серьезно.
Я подозвал его к себе и велел сесть на землю рядом с раненым товарищем. Широколобый увалень с мышиными глазками добровольно принял на себя обязанность моей третьей руки. Я только показал ему взглядом на брошенный автомат, и он трусцой побежал за ним, подобрал, добавил к двум другим. И еще он связал своих товарищей их же поясными ремнями, и свой тоже снял, чтобы скрепить их между собой.
– А теперь машину к бане подгони. Только без глупостей!
Видно, малый был не глупый, в том смысле, что распоряжение мое он выполнил беспрекословно и в точности. Пока он подгонял машину к бане, мы с Прилеповым сами подошли к ней. По пути я заставил его подобрать все три трофейных автомата, он же и донес их до джипа, возле которого ждал нас растерянный увалень.
Давид Юльевич все время молчал, лишь с осуждением глядя на предателя, но, когда я распорядился доставить из подвала и посадить в машину Гарика, заорал:
– Не смей! Ты не должен этого делать!
Мне пришлось пережать ему горло, чтобы он замолчал. Но увалень все равно растерянно захлопал глазами и повел головой, как мышь, учуявшая приближение кота. Тогда я выстрелил в воздух и этим встряхнул его. Он выполнил мое распоряжение – привел Гарика, посадил его на переднее сиденье.
– Ты хоть понимаешь, что тебе здесь оставаться нельзя? – спросил я.
Парень согласно кивнул и с удовольствием, как мне показалось, занял место за рулем. Я вместе с Давидом Юльевичем забрался на заднее сиденье.
– Ну а теперь в путь, – с тревогой в голосе сказал я.
Не верилось мне, что успех и дальше будет сопутствовать мне. Так хорошо все складывалось, что нервы зачесались от недоброго предчувствия. Я подумал о палке, которая имеет свойство встревать в спицы хорошо смазанного колеса.
Но мы довольно легко выехали со двора. У Темы, как назвался мой добровольный помощник, был пульт с кнопкой дистанционного управления. Ему даже не пришлось выходить из машины, чтобы открыть ворота.
– Куда ехать? – спросил он, когда «Ленд Крузер» Прилепова запылил по степной дороге.
– А куда мы сейчас едем? – спросил я.
Одной рукой мне приходилось держать Давида Юльевича за горло, в другой у меня находился автомат, ствол которого смотрел на Гарика. Вжав голову в плечи, он крепко жмурил глаза, как будто прятался от страха. Типичное поведение насмерть перепуганного и к тому же недоразвитого ребенка. Меня это вполне устраивало. Было бы хуже, если бы он стал проситься на ручки к своему папе. Только слез и соплей мне еще здесь не хватало.
– В Саржал мы едем, поселок тут…
– Мне в Чаган нужно.
– Ну, это влево свернуть, поворот скоро будет, вдоль реки пойдем, – немного подумав, он добавил: – Это не проблема.
– А в чем проблема?
– Ты бы меня отпустил, зачем я тебе?
– Отпущу. В Чаган отвезешь, отпущу… И тебя, Давид Юльевич, отпущу. А вот Гарика с собой заберу. Да, Гарик, поедешь со мной?
Гарик услышал меня, но прошло несколько секунд, прежде чем он мотнул головой в знак отказа.
– Что, не хочешь?
Он ответил мне тем же движением головы.
– Чего так? Не хочешь за убийства отвечать?
Гарик что-то нечленораздельно промычал и порывисто закрыл руками лицо.
Прилепов-старший покрутил головой, чтобы ослабить мою хватку, и натужно прохрипел:
– Не надо разговаривать с ним, как со взрослым. Он не понимает.
– Может, ему еще и игрушку дать? – насмешливо спросил я. И с тем же сарказмом глянул на Гарика. – Может, с папкой поиграешься? Дать тебе топор? Папке по головке немного постучишь… Тебе же не нравится, что папка с тетей Олей жил. Не нравится же, да? Вот и накажешь его за такое безобразие…
Гарик думал долго, напряженно, несколько раз обратился ко мне взглядом, в котором пульсировала, но так и не смогла пробиться благоразумная мысль. Но в знак согласия все же кивнул, стукнувшись при этом подбородком о грудь.
В голове у него была каша, сваренная из детских желаний и взрослой жестокости, с которой он осуществлял свои замыслы, ужасающие кого угодно, но только не его самого. И сейчас он даже не понимал, насколько жестко поставлен вопрос. Он думал лишь о том, что папу нужно наказать за то, что он жил со своей экономкой. И когда он кивнул, отвечая мне согласием, я понял, что нет больше смысла разговаривать с ним о чем-то. Этот дегенерат был недостоин жалости, но я мог бы его понять. Как мог бы понять человека с синдромом Дауна, который со вкусом глотает собственные сопли. Ну, нравится ему это, и все тут. Но то сопли, а этот кусок человеческой плоти жестоко убивал людей… Нет, не достоин он был ни жалости, ни пощады. Единственное, в чем я мог пойти ему навстречу, так это оставить его в покое.
Но Давид Юльевич не мог стерпеть такой ответ:
– Сынок, разве папа сделал тебе что-то плохое? – возмущенно, но с привычным для таких случаев сюсюканьем, спросил он.
– Нет, – мотнул головой Гарик.
– Почему же ты хочешь его убить?
– Ольга плохая… И папа плохой…
– Кто тебе такое сказал? Сергей?
– Сергей сказал, что Ольга плохая. Сергей не сказал, что папа плохой. Сергей сказал, что Ольгу наказать надо… Это все Сергей! – Гарик капризно надул губы, как ребенок, обиженный отцовским наказанием, и зарыдал, размазывая по лицу слезы и сопли.
Я с сомнением смотрел на него. Может, и стоило пожалеть парня. Ведь видно же, что человек явно не в себе. Жалеет же мой знакомый доктор Вадим Ефремович своих буйнопомешанных пациентов?.. Может, и правильно, что Гарика не посадят в камеру смертников, а отправят на принудительное, пусть и пожизненное, но лечение.
– Иван, вы же видите, он совсем как ребенок, – умоляще воззвал ко мне Давид Юльевич. – Вы же сами сказали, что убивал он не по своей воле. Им все время манипулируют. То Костя какой-то, то Сергей.
– И что из того?
– Костя уже наказан. Сергей тоже…
– А вы?.. Вы же слышали, папа плохой! – в ехидной насмешке скривил я губы.
– Он сам не ведает, что творит.
– Ведает, не ведает, а три трупа как с куста… Пардон, уже четыре…
– Ну что поделать, если он такой уродился. Это все радиация. Проклятая радиация… Что, если у вас родится такой сын?
– Я бы задушил его собственными руками, если бы узнал, что он вытворяет.
Одна мысль о том, что мой сын может родиться таким чудовищем, разозлила меня, и я едва не задушил непрошеного прорицателя.
– Вот так бы я с ним поступил! – ослабив хватку, сказал я. – А вы ему во всем потакали.
– Неправда, я отправил за ним Сергея, – судорожно хватая ртом воздух, прохрипел Прилепов.
– Да, но это не помешало ему похитить Арину, а потом убить и Костю.
