было несколько этажей совершенно безжизненных, существующих для внешней декорации. Сейчас можно прослушать все, что говорится внутри такой вот стеклянной коробки, с космического спутника-шпиона, поэтому верхнее здание молчало, а все работы велись глубоко под землей. Из здания имелось два выхода, причем один был оборудован асфальтированной дорогой, и при необходимости можно было покинуть бункер на автомобиле, за считанные минуты оказавшись неподалеку от пригородного шоссе.
Агамемнону нужны были сотрудники, светлые головы, а такие, к счастью, еще остались и живут вполне обыкновенной жизнью среди всех остальных. Работают такие люди в местах, расположение которых, как правило, не афишируется, а все сотрудники принимаются на службу после специальной многомесячной проверки. На территории какого-нибудь промышленного предприятия, среди цехов и подъездных путей, в неприметном зданьице без вывески нет-нет да и встретится лаборатория, оснащенная весьма добротно, а занимаются в такой лаборатории страшными вещами и даже вообще черт знает чем, одним словом, «химичат». Биологическое оружие, конечно, запрещено, но наука и по сию пору неустанно ищет миллионный по счету способ быстрого сокращения человеческого стада всякими тихими путями. Во всяком случае, совершенно не удивительно, если вирус, однажды вырвавшийся из такого вот зданьица без вывески, натворит неисчислимых бед на огромной территории, и тогда в домах по ночам перестанут гореть окна, а по улицам прекратят ездить автомобили – ими некому станет управлять. Какая тишина, верно, настанет тогда в Москве, как забавно будет наблюдать ее со стороны, словно через стекло! Вытянуть перед собой руку, чтобы взять пиво с полки в безлюдном магазине, и не увидеть собственной руки... Вымерший город, населенный растерянными душами. Сюжет, несомненный сюжет для романа. Впрочем, Агамемнон художественной литературы не читал. Сотрудники секретных лабораторий охотно переходили к нему, унося с собой под землю знания, которым было бы лучше совсем не появляться ни в чьей голове. Через год стеклянное здание заработало. Предприятие, изначально задуманное как обыкновенная лаборатория, превратилось стараниями рыжего генетика в настоящий исследовательский институт, который получил название «НИИ Жизни». Просто, конкретно, без претензий на оригинальность.
НИИ занялся научными изысканиями в нескольких направлениях: нанобиология, вирусология, клеточная генетика и внутреннее протезирование. К одной цели можно идти несколькими путями, и каждый из них может оказаться верным, вот только время, потраченное на дорогу, зачастую оказывается несопоставимым. Наномания в мире только начинала набирать обороты, она, как модная волна, била в грудь, обволакивала перспективой. С помощью микрочастиц, например, можно очищать сосуды человека от холестерина, и «НИИ Жизни» первым в мире стал делать такие процедуры, приобретшие большую популярность в узких кругах московской и, разумеется, питерской аристократии. Правление института само решало, кто вправе занять одну из тринадцати палат в минус первом этаже. Деньги здесь никакой роли не играли, все было организовано на клубный манер, и получить членский билет было величайшей привилегией. Это правило придумал Мемзер, и остальные члены правления ничего не имели против.
– Право долгой жизни может получить лишь тот, кто достоин этого с нашей точки зрения, – сказал Мемзер во время своего выступления на заседании правления по телемосту из Штатов. – Есть ли смысл продлевать жизнь какому-нибудь региональному царьку, погрязшему в мерзостях? Он никогда не сможет жить ради будущего, у него нет страха перед грядущим, он живет сегодняшним днем и засыпает с мыслью, что после него хоть потоп. Состояние, которое он приобрел лишь благодаря своим преступным наклонностям, для нас не играет роли, мы не салон красоты, нам ни к чему самоокупаемость, но институт должен работать с настоящим биоматериалом. Раз уж наша цель – это бессмертие, то пусть его опытные этапы проходят те, кого мы выберем. Пусть подают заявки, они будут рассмотрены. Жить вечно, как и даровать жизнь, до сей поры могли только боги. Нам есть с кого брать пример.
Мемзер, разумеется, лукавил. Только он знал, что кратчайший путь к жизни вечной – это направление Агамемнона, основанное на марианских бактериях. Все эти игры в нанотехнологии, пересадку и протезирование внутренних органов, их замена на донорские или создание искусственных имплантатов – пути, по которым предстоит двигаться не год и не два, а, возможно, десятилетия. Лечение пустыми, или, как их еще называют, «стволовыми» клетками? Пусть попробуют, все равно это дает эффект, схожий с подтяжкой кожи на лице, не более того. Шла вторая половина первого десятилетия нового века, и Агамемнон был ближе всех к разгадке тайны бессмертия. В Токийском университете дела шли не так хорошо: японцы никак не могли разгадать, что именно нужно для вживления смодулированного белка океанских бактерий в человеческую клетку. Он там не приживался! Клетка принимала его, некоторое время словно думала, настраивалась, затем начинался долгожданный процесс деления с ускорением, но спустя какое-то время все возвращалось на круги своя. Клетка, словно двигатель внутреннего сгорания, воспринимала новый белок в качестве топлива, сжигала его и все становилось как прежде. Так, во всяком случае, думали японцы, пока с подопытными животными не стало происходить нечто ужасное. Здоровые молодые особи начинали стариться на глазах. Собака трех лет от роду за короткое время проживала остальные двенадцать и умирала, достигнув почтеннейшего собачьего возраста. Агамемнон Порфирьевич тоже поначалу истреблял животных, от чего испытывал невыносимые нравственные страдания. Как и многие не вполне нормальные люди со скрытыми садистскими наклонностями, ученый гораздо больше любил животных, нежели людей, и даже собирался перейти к опытам над бомжами, но его предложение не прошло научный совет. Бомжей, прежде чем подвергнуть эксперименту, необходимо было лечить, а заниматься этим никто из персонала не хотел категорически. К тому же кто-то в пылу научной дискуссии сравнил такие методы с методами окаянного доктора Йозефа Менгеле, что было, безусловно, справедливо, и Агамемнон, скрепя сердце, согласился оставить все как есть.
Кто знает, сколько еще несчастных псов, котов и прочих четвероногих загубил бы институт Жизни, не приди в голову Агамемнона некая смелая мысль. Она посетила его во время обеда, он молча встал из-за стола и принялся ходить вокруг, издавая нечленораздельные звуки. Привыкшие к подобному поведению коллеги на своего директора не обращали внимания, старательно отводили глаза. Вдруг Агамемнон остановился и уставился на Кирилла – молодого лаборанта, ответственного за доставку подопытных животных.
– А-а-а! – потирая руки, выдал «рыжий». – А ну-ка бросайте свой шницель, или что у вас там? – пойдемте ко мне в кабинет.
Кирилл повиновался беспрекословно. В кабинете Агамемнон приказал:
– Доставьте мне суку со щенками, но так, чтобы это был ее первый помет, а щенки были уже с открытыми глазенками. Сможете это сделать быстро?
Кирилл помрачнел и ничего не ответил, лишь хлюпнул носом.
– Что такое? Вы больны? Господи, да что это с вами?
Кирилл готов был разреветься. Он ненавидел свою «профессию» живодера, мечтал поскорей оставить ее, но так хорошо, как в НИИ, нигде не платили, и это его удерживало.
– Кто вам настучал, Агамемнон Порфирьевич? Что за люди, а?
«Рыжий» изумленно поглядел на лаборанта:
– Вы о чем?
– Моя собака, Фишка, такса! Она ощенилась недавно в первый раз!
Бессердечный ученый пришел в восторг и, подскочив к Кириллу, порывисто обнял его, тот отшатнулся.
– Да прекратите вы сожалеть о вашей таксе! Я вам ручаюсь, что ничего плохого с ней не сделаю. Везите ее сюда немедленно! Слышите?!
– А она точно останется в живых? – переспросил недоверчивый Кирилл и получил порцию самых горячих уверений. Что ему оставалось делать? Привез...
Агаемемнон приступил к проверке своей новой гипотезы в тот же вечер. Когда он очутился в привычной обстановке собственной лабаратории, когда он увидел усыпленную таксу и шестерых ее детенышей, на душе у него сделалось легко. Он словно увидел выход из пещеры, в которой блуждал без счета времени, и спокойно, без слез и истерики, пошел на свет. Щенкам были сделаны инъекции, избирательно «заразившие» их клетки марианским чудом, их мать была подключена к необходимой аппаратуре. Маленький песик был облеплен датчиками измерения состава крови, сердечных сокращений, ультразвуковыми детекторами, и на Фишке почти не осталось свободного места. Агамемнон ввел ее в состояние искуственной комы, оставив организму лишь минимум необходимых для поддержания жизни функций.
Клетки щенков, и без того делившиеся с максимальной быстротой, сначала словно не отреагировали на
