длительный процесс обеднения. Когда становится нечего есть, а силы еще не покинули, то их должно хватить для того, чтобы поднять камень, палку и прочее оружие пролетариата. Этим, собственно, и должно было все закончиться, но не так быстро, как того хотели устроители новомодной катастрофы под названием кризис. Да, росла безработица, но у людей все еще была надежда, возможность что-то найти, какие-то личные накопления, и все еще было тихо.

Мир в новом веке окончательно и зримо изменился: он самым невероятным образом отупел и любое умственное напряжение для большинства двуногих стало бессмысленным и совершенно непереносимым. Вместо реальности появилась вера в то, чего на самом деле не существует, и очень быстро общество фантазеров оказалось в подчинении у своего демократического правительства, не подозревая, что никакой демократии никогда не было, она вообще невозможна. Стоит каким-нибудь личностям занять верхнее местечко, как они тут же начинают решать вопрос о сохранении за ними этого местечка как можно дольше. Вот и в России случилось так, что под видом защиты общественного интереса эти самые личности, используя самую беспардонную и прямолинейную пропаганду утопического счастья для всех, создали мир счастья собственного. Ведь те, кто нами правит, – это, если называть вещи своими именами, такая корпорация, и преследует она свои корпоративные интересы, выдавая их за общественные. Мировая лига менял, затеяв глобальный коллапс, направила его не столько против России, сколько против этой корпорации. Но не следует думать, что народ был окончательно забыт, ему в этом спектакле под названием «кризис» отводилась роль самая активная: разорить, вывести на улицы, смести одних правителей и поставить своих, посговорчивей, чтобы потом, спустя тридцать лет, воплотить все то, о чем сказал Мемзер в шале близ немецкого городка с длинным названием.

Из этой ситуации нет выхода – даже если четко осознавать ее, оценивать такой, какова она на самом деле. Всякая революция в мире, где правят менялы, бессмысленна. На смену одному якобы демократическому руководству придет другое, столь же демократическое, и с помощью пропаганды, часто невообразимо тупой и прямолинейной, будет управлять себе во благо, представляя свои интересы и цели как интересы всего общества. Демократии нет в природе, ее никогда не существовало, она невозможна, и тот, кто не понимает этого, достоин всего, что с ним происходит и будет еще происходить. Права людей – мираж, условность. Избранные, входящие в корпорацию, с особенным цинизмом называют этот мираж демократией, но простые люди не могут рассчитывать на что-либо большее, чем собственные довольно скромные возможности. Таков мир, и его нельзя изменить до тех пор, пока в нем существуют менялы и деньги.

Мемзер и те, кто стоит за ним, – суть корпорация, готовящая недружественное слияние и поглощение корпорации российской. Хозяева жизни на поле боя. И ничего уж тут не сделать: баре ссорятся – у холопов ноют зубы. В этом и только в этом смысл бродящего по миру призрака глобального кризиса. Какая из корпораций победит? Мировая или местная, российская? Так ли это важно? Людям нужно думать совершенно об ином, а Россия... Ей поможет только Бог, на него вся надежда. За долгие годы лишений и мытарств, выпавших на ее долю, страна всегда с честью выходила из передряг. Ничем иным, как Божьим промыслом, этого не объяснить. Быть может, и теперь он поможет, не забудет, не оставит... Ведь это непостижимо, немыслимо, что теперь по вине каких-то изощренных негодяев Россия кончится – большая, добрая, красивая и хмельная, честная баба, которую столько раз обманывали.

* * *

Я пережил нервный шок, наверное, так это называется. Два дня после той волшебной ночи я просто лежал, бессмысленно глядя в потолок. Мне ничего не хотелось. Звонил телефон, он надрывался бесчисленными трелями, но я менее всего на свете желал с кем-нибудь говорить. Она пришла, появилась на фоне белого экрана потолка, пощупала мой лоб, озабоченно нахмурилась.

– У меня нет температуры, и белой горячки тоже нет, – услышал я собственный, искаженный долгим молчанием голос. – А вот ты мне приснилась наяву. Мне плохо, Наташа, мне очень плохо. Меня все пытаются убить в этом городе. То взорвут, то едва не застрелят, и все ради нашего счастья. Я ведь решил наш с тобой кроссворд, осталось вписать последнее слово.

– У тебя безумные глаза. Ты что, пил все это время? От тебя вроде не пахнет... Постой! Узкоглазый накормил тебя какой-то отравой?! Ты пробовал наркотики?!

– Да нет же, говорю тебе. Мы с ним виделись часа два, не больше. Он уехал, сказал, что навсегда. Да, может быть, черт с ним? Неужели это ты? Настоящая? А я все лежу, котелок не варит, увидел тебя и думал, ты галлюцинация. Но ты теплая, живая... Что-нибудь случилось?

– Уже неважно, – она улыбнулась и поцеловала меня, – все прошло и я осиротела.

– Родители?

– Сестра. Мы вместе отдыхали. Ладно... Дай я лягу рядом? Можно? Дай мне слово, что бросишь валять дурака, встанешь и примешь душ. Иначе я отказываюсь иметь с тобой дело, вонючка...

* * *

Потом они пили красное, очень холодное вино. Это было необычно, вкусно и совсем не пьянило. Не сразу, лишь когда выпито было достаточно и развязался язык, он начал первый заход на цель:

– Знаешь, когда я был в клубе у вьетнамца, там я кое с кем познакомился.

Наташа брезгливо поморщилась:

– Я знаю это место, там одни шлюхи Он как-то брал меня туда, после одного большого скандала. Видать, хотел, чтобы я посмотрела на размалеваных семнадцатилетних блядей, которые кажутся вам феями. Хотел, чтобы у меня мозги встали на место, дескать, посмотри, сколько здесь претенденток. Знаешь, чем все закончилось?

– Нет, – со смехом ответил он, предвкушая какую-нибудь пикантную гадость из тех, до которых был особенно охоч.

– Шлюхи собрались вокруг меня и принялись с почтением рассматривать. Я, ей-богу, не вру! Наверное, со стороны они были похожи на пчелиный рой, собравшийся возле матки. Для пчел пчелиная матка – образец совершенства.

– А что же дядюшка? Он не стал разубеждать их, говоря, что ты – это всего лишь ты, его жена?

– Еще чего! Он выглядел на редкость пришибленным и больше никогда не смел вытворять ничего подобного. Так ты хочешь мне рассказать про какую-нибудь шлюху с драматической судьбой? Тебя впечатлила ее грустная история? Шлюхи это любят, подбавить жалости.

Сергей ответил ей, что все не так. Рассказал почти полностью, от начала и до конца, эту страшную, черную, ночную историю, исключив из нее факт существования телефонной видеозаписи, и Наташа в моменты особенной остроты повествования впивалась ногтями ему в кожу, сжимая запястье своей рукой. Особенно сильным и продолжительным ее захват оказался тогда, когда Сергей совершенно обыденным тоном изрек:

– И тогда они оставили меня в покое и ушли. Мы договорились встретиться вчетвером и все обсудить после твоего возвращения. Ты как? Не против встречи с исполнителем нашей мечты? Ведь мы теперь совсем рядом с нашим счастьем.

Наташа напряженно думала.

– А что потом делать с этим... исполнителем? Ты действительно думаешь, что можно вот так, запросто убрать эту глыбу с дороги, и никто ничего не станет потом копать? Ты правда так думаешь? Выйдут на этого подонка, он во всем сознается, или сам станет нас шантажировать. Такой, как ты его описал, – мне этот тип людей отлично знаком. К тому же он живет со шлюхой, а эта будет переть, что называется, до упора. Те, кто торгует телом, обычно весьма меркантильны.

– Да она вроде как просто танцует...

– Не смеши меня. Так что же нам сделать, чтобы все получилось?

Стали думать вслух, прикидывать разные варианты. Мемзер был неуязвим: по улице он передвигался в надежной машине в сопровождении вооруженных профессионалов, в офис было не проникнуть человеку с улицы, а дома... Особняк стерегли, но по желанию Наташи внутри дома мог находиться лишь лакей. Так она называла его: «мой» или «наш лакей». Это был гибкий, очень натренированный человек, кажется, бывший военный, Сергей вспомнил невзрачные физические данные своего кандидата и покачал головой: «Не выйдет». У лакея, помимо его тренированности, было и кое-что посерьезнее – оружие, он держал его при себе. Впрочем, лакея иногда удаляли, когда Наташе хотелось побыть совершенно одной, и тогда за домом наблюдали только снаружи. Охранники сидели в одной из машин возле дома, постоянно дежурили в квартире дома напротив. Мемзер очень не любил всей этой показухи, справедливо считая, что незачем

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

2

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату