Леонтиска покоробил этот уничижительный прием: его обычно использовали учителя в агеле, чтобы приучить воспитанников коротко и ясно излагать свою мысль. Что он о себе вообразил, этот человек? Они – не кто-нибудь, а «спутники» самого Пирра Эврипонтида.
Однако обиду пришлось проглотить. Сжато, стараясь не считать по детской привычке слова, молодой афинянин рассказал, что произошло. Ламах слушал молча, сверля его тяжелым взглядом.
– Итак, вы воспротивились законной попытке именитых иноземцев исполнить постановление эфора. Нанесли ущерб здоровью одного из этих иноземцев, – слова лохага падали как камни в медный щит.
Последние надежды Леонтиска на благополучное разрешение приключения улетучились. «Интересно, он сразу прикажет отвести нас к римлянам, или сначала подвергнет наказанию? – с тоской подумал он. – Плети… подземелье… что еще можно придумать, чтобы показать римлянам, что Священная Мора не имеет к случившемуся никакого отношения? А может, он велит Антикрату…» Афинянин бросил взгляд на бледного товарища, застывшего в отдалении. Прости, дружище, мы и тебя подвели…
– Напали на солдата Священной Моры, стоящего на посту. Нанесли ущерб имуществу государства Спартанского…
«Ладно, пусть будет подземелье. Опыт, клянусь богами, уже имеется. Все равно царевич нас вытащит. Рано или поздно».
– Вовлекли в преступление нескольких военнослужащих Священной Моры и собирались вовлечь еще как минимум одного, – лохаг напоминал судью, зачитывающего приговор. В какой-то степени так оно и было.
«Жаль Корониду, – внезапно вспомнил о девушке Леонтиск. – Опять я обманул ее, обещал придти, а сам…»
– Все эти поступки возмутительны и совершенно недопустимы, – продолжал Ламах. – Вас ждет армейский трибунал и суровое наказание. Вы, надеюсь, это понимаете?
– Да, господин лохаг! – хором ответили «спутники». Леонтиск вздохнул. – Мы готовы принять наказание, каким бы оно ни было.
– Каким бы оно ни было! – передразнил лохаг. – Тебя, афинянин, изгонят из города без права когда- либо вернуться. А ты, здоровячок, скорее всего, навсегда попрощаешься с военной службой и будешь зарабатывать на жизнь, куя подковы или таская тюки с кораблей на пристань. Вот чего вы добились своим ребяческим поведением.
Друзья стояли перед офицером. Бледные, растерянные и подавленные.
– И ради чего все это? – Ламах поджал губы, скрестил руки на груди. – Всего лишь желая досадить римлянам? И это стремление стоит того, чтобы поставить крест на всей дальнейшей жизни? Как это называется? Глупость? Щенячье бунтарство?
– Нет, господин лохаг, – Леонтиск поднял голову, чувствуя, как кровь прихлынула к щекам. – Это называется ненависть.
Ламах поглядел на него, долго и пронзительно. Затем кивнул каким-то своим мыслям и тихо проговорил:
– Хорошо, идите.
– Что? – Леонтиск не поверил ушам.
– Эномотарх!
Антикрат подошел, с тревогой переводя взгляд с друзей на начальника.
– Проводишь своих товарищей до боковых ворот. Так, чтобы никто не видел.
– Слушаюсь, господин лохаг! – Антикрат и не пытался сдержать служебное рвение.
Леонтиск, от изумления забывший закрыть рот, вытаращился на Ламаха. В серых глазах больше не было льда.
– Благодарности не надо, солдаты, – улыбка тенью скользнула по серым губам. – Служите Элладе, и вредите ее врагам.
С этим лохаг повернулся спиной и не спеша пошел прочь по коридору.
Немного спустя, уже шагая за Антикратом по мозаичному полу открытой галереи, Леонтиск, оглянувшись на охраняющих справа и слева солдат Священной Моры, тихо спросил у идущего рядом Энета:
– Ты что-нибудь понял?
– А, чего там, – пожал тот литыми плечами. – Я знал, что все закончится ладно.
– Сто тысяч демонов! – прошипел Леотихид. – Уже без четверти полдень! Где этот мерзавец Полиад? Я велел ему доложить, когда афиненок появится из Персики и пойдет к месту свидания.
– Быть может, Полиад не успел, сразу направился в засаду? – неуверенно произнесла Арсиона.
Стратег ответил невнятным ругательством. Его нервное напряжение достигло такого предела, что он уже не мог находиться среди праздничной толпы. Вместе с частью свиты младший Агиад переместился в один из портиков, в изобилии окружающих агору. Тут он, по крайней мере, мог, оставаясь на виду, разговаривать с подчиненными и отдавать приказы, не притворяясь и не боясь лишних ушей. Леотихида несколько утешало, что Эвдамиду сейчас еще хуже: царю приходится играть роль Диониса, оставаясь в полном неведении относительного того, как проходит задуманная братьями тайная операция. Сие, увы, означало, что вся ответственность ложится на его, Леотихида, плечи.
Элименарх сдержанно вздохнул. «Где же Полиад?» Было невероятно, чтобы лохаг отправился выполнять миссию, не поставив в известность элименарха. Что-то произошло. Неужели проклятый толстяк Анталкид придумал еще что-то, о чем они не знали? От этой мысли Леотихид заскрипел зубами. Неопределенность стала невыносимой.
– Полиад, – негромко произнесла Арсиона.
