одного из немногих специалистов, которые могут устроить настоящую охоту здесь, на Земле. Последние годы я провел на отдаленных спутниках Эррея и мечтал, понимаете вы, мечтал о такой охоте. В своей каюте на основной базе я повесил старую голограмму с изображением леопарда. У меня было время, чтобы продумать все детали. Я воображал, как стану не спеша набивать старинные патроны, как вдохну запах отсыревших листьев в осеннем лесу. Это не показалось бы вам чудачеством, если бы вы столько времени пробыли вдали от Земли. А вы предлагаете мне шкуру…
— Мне важно было убедиться, что вам без этого действительно не обойтись, — отозвался Егерь. — Хорошо, я устрою вам охоту. Хотя… сколько вы не были на Земле?
— Больше восьми лет.
— За это время тут многое переменилось. Планетарным советом изданы законы…
— Набиваете цену? — усмехнулся эрреянин. — Не беспокойтесь, я не поскуплюсь.
Егерь взглянул в зрачки эрреяннну, и усмешка на его губах погасла.
— Цена… — презрительно произнес Егерь. — Сколько бы вы ни заплатили, все равно будет мало. На Земле почти не осталось зверя. Людям, которые, как вы, родились и провели большую часть жизни на других планетах, трудно понять по-настоящему, что это значит. Хотите убивать? Пожалуйста, езжайте на гала-сафари…
— Ну да, — пробормотал эрреянин. — Тратить силы и время ради пальбы в несуществующих фантомов, какие-то объемные изображения. Нет, этот аттракцион не для меня.
— Гала-сафари — лишь один из способов уберечь зверя, — сказал Егерь. — Есть и другие…
— Вы когда-нибудь видели живого эльфаузавра? — перебил эрреянин.
Егерь качнул головой.
— Я бил этих тварей на Эррее еще до того, как охота на них была запрещена. И потом, — добавил он после паузы. — Это огромная, движущаяся гора-пасть, способная поглотить все, что хоть немного слабее. Никого страшнее эльфаузавра из того, что может передвигаться на собственных конечностях, я не встречал. Но всякий раз, всаживая лучевой заряд в его бронированную тушу, я чувствовал что-то вроде угрызения совести. Эльфаузавра не надо было выслеживать, он не мог уйти из-под прицела и не имел почти никаких шансов убить меня. Это не было охотой. Настоящая охота возможна только здесь, на Земле.
— Что ж, — вздохнул Егерь, — я приготовлю антикварное оружие. От моего сопровождения вы, конечно, откажетесь?
— Вы только укажете тропу, — кивнул эрреянин. Черты его лица разгладились. — Я рад, что вы меня поняли. Мне это действительно нужно, тут уж ничего не попишешь. Только я хочу спросить…
«Ну, конечно, — подумал Егерь, — они все спрашивают об этом. Потому что в душе все-таки сознают, что это значит — охота на Земле».
Он молчал, предоставляя эрреянину возможность выдавливать из себя слова:
— Их еще много осталось… этих животных?
Егерь ответил ему, как отвечал другим:
— Тот, в кого вы будете стрелять — не последний.
И так же, как другие, эрреянин откинулся в кресле и улыбнулся.
Стадо косуль стремительно пронзило редколесье, оставив после себя полосу примятой, перемешанной с землей травы, несколько сбитых сухих ветвей и запах, который пьянил зверя.
Леопард еще раз с наслаждением обнюхал свежий след. Мир состоял из множества запахов, они текли в воздухе, как невидимые ручьи, обдавая его тревожным холодком неясных желаний. И не было запаха более вкусного, чем этот — запах еды, запах жизни. Он звал и будоражил кровь. Огромная кошка, сделав несколько бесшумных прыжков по поляне, пригнула голову и пошла по следу ровной и быстрой, способной поглощать километр за километром рысью. Внезапно леопард остановился, словно натолкнувшись на прозрачную стену. Чуткие ноздри уловили иной запах, с которым чаще всего приходит смерть. Леопард приник к траве, пытаясь понять, откуда исходит опасность. Она была где-то недалеко, невидимая, неслышная пока, но реальная, как гнетущее затишье перед ударом урагана. Зверь чувствовал ее даже не по запаху — ощущал каждой клеткой своего гибкого, до изумительности совершенно сработанного природой тела. Именно эта непостижимая сверхчувствительность уже не раз спасала леопарда.
Еще сотню лет назад охотник и зверь могли оказаться друг против друга на тропе. Теперь же человек получил возможность убивать, не покидая комфортабельных чудес мегалополиса. Угроза стала неуязвимой, бесплотной. Ствол дерева мог взорваться, превратившись в облако газа, убивающего мгновенно, но сохраняющего неприкосновенной драгоценную шкуру. С головокружительной высоты могла сорваться тонкая самонаводящаяся игла-заряд, от которой не было спасения, а из невидимой западни в скалах брызгало тонкое, смертоносное жало луча.
Лишь тот, кто имел сверхчутье на опасность, получал шанс выжить. Когда же и этих осталось слишком мало, вся территория Земли вокруг мегалополисов была объявлена заповедной зоной. Планетарный совет ужесточил законы, каравшие охотников. Самым закоренелым грозило изгнание с Земли и даже более суровое наказание, применявшееся для особо опасных преступников.
И все же находились такие, кто, подобно наркоманам без привычного снадобья, уже не мог обойтись без охоты. Кто проявлял бездну изобретательности, уходя из-под контроля специальных дозорных спутников и геликоптеров егерей. Кто готов был платить любой ценой за несколько мгновений, наполненных терпким наслаждением и риском.
…Зверь отпрянул в сторону, взметнув тучу опавших листьев, и прыжками понесся прочь, не в силах избавиться от необъяснимо гнетущего предчувствия. Это был один из тридцати леопардов, остававшихся к тому времени на Земле.
Егерь помог эрреянину натянуть пятнистый комбинезон и пригнать патронташ. Потом он бережно извлек из чехла двустволку. Эрреянин осмотрел ружье, заглянул в стволы, несколько раз взвел и спустил курки, восхищенно покачав головой. Такое древнее оружие он держал в руках впервые.
Егерь объяснил ему, как маскироваться и что делать, если появится патрульный геликоптер. Егерь не был уверен, что эрреянин запомнит наставления — тот казался слишком возбужденным.
Из другого чехла Егерь извлек еще одно ружье, которое, казалось, не уступает по возрасту первому.
— Зачем оно вам? — не удержался от вопроса эрреянин.
— У каждого своя охота, — неопределенно отвечал Егерь.
— Понятно, — кивнул эрреянин, хотя ничего и не понял.
Они углубились в лес. Впереди шел Егерь, за ним, шаг в шаг, мягко ступал эрреянин. Егерь думал о жене. Когда он уходил и привычно поцеловал ее, жена спросила:
— Ты метко стреляешь, Егерь?
Тот кивнул удивленно, а она продолжала:
— Я знаю тебя уже несколько лет, и за все это время ты ничего не принес из леса. А твои древние ружья пахнут порохом. В кого ты стреляешь, Егерь?
Он понимал, что рано или поздно она задаст этот вопрос, и все же не был к нему готов.
— Мы поговорим потом, после… — ответил Егерь и ушел, и теперь его мучила недосказанность. Он думал, как лучше объяснить жене, на какую охоту уходит все эти годы. Жена была намного моложе Егеря, детей у них не было, и Егерь боялся ее потерять.
Когда до тропы осталось несколько десятков шагов, они остановились.
— Я оставлю вас здесь, — сказал Егерь. — Видите шалаш, вон там, правее? Это на случай дождя. Главное — не прозевайте зверя. Он придет, обязательно.
Эрреянин кивнул, и Егерь ушел, сразу словно растворившись в золотистых осенних сумерках. Эрреянин поглядел ему вслед, потом двинулся вперед. Осмотревшись, он удобно пристроился за старой, поросшей мхом валежиной. Легкий, пахнущий грибной сыростью ветер обдавал его лицо, и эрреянин понимал, что зверь, каким бы осторожным ни был, теперь его не учует.
Егерь тоже понимал это. Из привычного укрытия на пригорке ему были видны большая часть тропы и настороженный профиль эрреяиина. Тот и вправду был неплохим охотником — зверя они заметили
