– Дык… Ждет.
– Где?
– Ты ослабь маленько, покажу…
– Что он тебе говорил?
– Да ничё…
– А подумать?
– А чё? Да пш-шел ты, Банан…
Денис засек его по дороге в овощной. Сегодня суббота, по субботам заботливый сын Денис Петровский покупает десять кило картошки и всякой дряни по паре: лук, морковка, тушенка, концентраты. Когда переходил улицу, глянул влево-вправо, как учили в школе, – и заметил этот дурацкий берет вкупе с выношенными штанами, метрах в тридцати от себя. Берет сразу нырнул в кусты. Денис его вспомнил:
– Отпусти, скза-ал…
Банан опять задергался, защелкал зубами. Денис и не подумал ослабить хватку. Свободной рукой нашарил сигарету, зажигалку, прикурил. Кулак вдавливался дальше под небритую челюсть. От бомжа воняло, как от кочана прокисшей капусты.
– П-правду гр-ррррю… – просипел Банан. – Ты… че-оо?
Возможно, он успел слегка испугаться. А возможно и не успел.
– Что Кирьян говорил тебе? – повторил Денис.
– Не помню-у-у…
– А?
Снова по почкам. Под пальцами правой руки – отчетливый хрящик на горле.
– Вз-зззз… – прожужжал Банан. – Вззз…
Денис отпустил немного.
– Вз-з-зпомнил!
– Тогда говори.
Банан, почувствовав свободу, вдохнул полной грудью.
– Ну… не знаю, чего там у вас… Типа слышал он чего-то или видел… Кирьян сказал только, с тебя бабок можно отрясти рублей двести, а с какой радости – не знаю. Куртку ему надо, чтобы эта… перекантоваться зиму. Он сам хотел обкашлять с тобой, но потом испугался, сказал: не, он меня чего доброго под трамвай… Ты, говорит, адресок только узнай…
Кирьяна они нашли в том же Первомайском парке, где у него плантация стеклотары в полтораста квадратных метров. И где Кирьян как раз собирал очередной свой урожай. Банана Денис отправил к нему по главной аллее, сам подошел с другой стороны – чтоб не сбежал.
– А я что? – Тот сразу набычился, пакет с бутылками прижал к себе, зыркнул испуганно на Банана. – Ты кто такой? Я вас не знаю. Не видел, не слышал и не трогал.
– Знаешь, – сказал Денис. – Это Банан. Я – следователь. А ты – Кириченко Анатолий Олегович, шестьдесят седьмого года рождения. Проходишь свидетелем по убийству. И если в две минуты мне не объяснишь, какого лешего воду здесь мутишь, то…
Денис выразительно обвел глазами Первомайку.
– …Собирать тару будешь уже не здесь, а на Северном кладбище. Ты веришь мне, Анатолий Олегович?
Кирьян поверил.
– Зачем пугать беззащитного человека? За нас и так заступиться некому, никому не нужны. Я бы, может, давно на работу устроился, так не берут ведь…
– Ты тут пургу не гони! Колись быстро!
– Я только хотел, ну… – Он нерешительно почесал давно не мытую башку. – Я ж тут ходил тогда, когда это… Стреляли. Я просто хотел сказать, что тот парень, ну… Один из этих. Не тот, что упал, другой… Он…
– Банан, пошел отсюда, – сказал Денис. – А ты продолжай.
Банан вперевалочку двинулся в сторону проспекта.
– Он росту примерно такого же, – выпалил Кирьян, собравшись с духом. – И одет был похоже…
– На кого похоже? – уточнил Денис.
– Ну, на тебя… На вас, то есть.
– Это я уже слышал раньше. Что еще?
– Так это… И прическа тоже. И даже голос как бы…
– Голос? – удивился Денис. – Так они разговаривали между собой?
– Кричали. Один что-то про Маркса и про яблоки… Другой по матушке крыл.
«А на Марсе будут яблони цвести?» – вспомнил Денис.
– Что ты мне бороду-то лепишь? – произнес он вслух. – Какой еще Маркс? Какие яблоки? Маркс «Капитал» написал!
– Че слышал, то говорю…
– А в прокуратуре почему смолчал?
– Я ж в несознанке был, считай, скумекал пока… – Кирьян хотел развести руками в стороны и чуть не выронил пакет. Глаза его стреляли по сторонам.
– Та-а-ак… Значит, и рост, говоришь, и прическа, и голос… Ну и что из этого?
Бомж воткнулся взглядом в асфальт. Мама родная, думал Денис, ну как же это я вляпался, каким поганым ветром этого идиота занесло сюда в тот вечер?!
– Ну! Что? – рявкнул он.
– Ничего, – пробормотал бомж. – Просто похожи очень…
– Значит, ты хочешь сказать, что это я тогда стрелял?
– Не, не, ты че! – Бомж отступил к скамейке. – Я ж не говорил так. Я ж только это… Ну, показалось чего-то, да… Вон там фонарь целый, а здесь еще один, а остальные все поперебили… Так он, когда уходил, вот под этим фонарем аккурат и прошелся, и лицо у него… Ну, нос особенно…
Он замолчал, ковыряя носком ботинка асфальт, дрожа, поджимая хвост, поглядывая искоса то на проспект, то на Дениса. Он был похож на голодного пса, который и укусить боится, и убежать не решается. Но случай подвернется – укусит обязательно.
Хорошенькое дело, подумал Денис. А что в таких случаях предписывает мистер Холмс?
«Убить, – посоветовал мистер Холмс. – Либо отрезать кусок мяса с собственной ноги и скормить ему».
Издеваешься, мистер Холмс…
– Мне б вот пальто справить на зиму, – бубнил под нос Кирьян. – Мне-то что… Я ж никого и ничего… Пальтишко вот на вате, рублей триста, больше ничего не надо. И вам спокойнее, и мне теплее, глядишь…
Денис не выдержал, сунул ему легонько в челюсть. Гнида. Кирьян покорно свалился, как куль с соломой, упал и лежал, не поднимался.
– Объясняю, – сказал Денис как можно спокойнее. – Все, что ты мне здесь навешал на уши, это называется шантаж и вымогательство. Если я тебя сдам с этим диагнозом, то твой век закончится на нарах.
– Не сдашь, – проблеял снизу Кирьян. – У тебя свидетелей нет.
«Вот же гад! Убить его среди бела дня в центральном парке города все равно нереально, – подумал Денис. – Да и не умею я убивать. Хотя и приходилось…»
Он схватил Кирьяна за лохмотья и рывком поднял.
– Сдам, – сказал Денис. – Но не сейчас. И не за это. За что-нибудь другое. И тебя, и Банана твоего. Так что держитесь от меня подальше.
Он еще раз сунул ему на прощание – только не в рожу уже, а в нагрудный карман. Десять рублей. Пусть
