по очереди. Кладовки, пустые и пыльные. В одной из них были навалены мешки. Стрелок воткнул в крайний куль свой тяжелый палаш. Зерно.
Харпер сбросил сумку с деньгами у сухого прудика и взял наизготовку семиствольное ружьё. Это необычное оружие ему подарил Шарп. Семь полуторасантиметровых пуль выстреливались одним залпом, и требовалась недюжинная сила, чтобы удержать его в руках. Флотские, для которых семистволка и разрабатывалась, приняли её, мягко говоря, прохладно, а потом совсем сняли с вооружения, обнаружив, что потери в собственных рядах от отдачи чудо-пушки превышают урон от её огня во вражеских. Но Харпер семистволку обожал. В ближнем бою ей не было равных.
В левом конце двора была одна дверь под витражным окном, массивная, покрытая затейливой резьбой. Подозвав ирландца, Шарп осторожно повернул ручку и толкнул тяжёлую створку. Она подалась. Харпер с намёком похлопал ладонью семистволку и вопросительно поднял брови. Шарп медленно кивнул и отступил, освобождая сержанту путь.
Харпер глубоко вдохнул. Вопя во всё горло, чтобы напугать гипотетического противника, он ринулся через дверь, отскочил вбок и замер, поводя семистволкой вокруг. Эхо его крика гасло в пустой часовне.
– Сэр.
Шарп нырнул следом. Глаза не сразу привыкли к полумраку. Каменная чаша для святой воды была пуста, на дне скопилась пыль и крошки щебня. На полу у входа темнела коричневая клякса. Высохшая кровь.
– Сэр?
Харпер стоял у кованой решётки, превращавшей эту часть церкви в некое подобие прихожей. Решётка шла до расписанного золотом потолка, в ней имелась калитка, запертая на висячий замок. Ирландец подёргал запор:
– Новёхонький, сэр.
– Зачем здесь решётка, Патрик?
– Мирянам дальше хода нет. Дальше могут пройти лишь монахини. Вернее, могли, когда здесь была обитель.
Шарп прижался лицом к холодным прутьям. То, что он увидел, ему очень не понравилось. Разгром, будто там бушевал ураган; статуи, выброшенные из ниши и кровь… Кровь на стенах и на полу, всюду. Бессмысленное осквернение церкви говорило о многом. К Потофе стекались отъявленные негодяи, не боящиеся ни Бога, ни чёрта; пропащие души, вымещающие свой гнев на всём, что ладно, красиво и ценно. Значит, леди Фартингдейл мертва.
Еле слышный цокот копыт донёсся из-за стен обители. Шарп с Харпером переглянулись и бросились во двор. Копыта стучали всё ближе. Шарп быстро указал сержанту на противоположную сторону двора и, когда тот растворился меж колонн, сам отступил в часовню, притворив дверь так, чтобы держать под прицелом входной коридор монастыря.
Во дворе было тихо-тихо: ни ветерка, играющего с палой листвой, ни звука. Снаружи стихли копыта и заскрипели сёдла. Шорох шагов у входа, и снова тишь да гладь.
Пара воробьёв слетела на бортик бассейна. Шарп сместился чуть вправо, пытаясь через оставленную щель разглядеть Харпера в галерее напротив.
На входе скрежетнули петли, вспугнув пичужек, и тишина взорвалась диким рёвом, от которого Шарп едва не подскочил на месте. Из тёмного зева коридора вывалился ражий детина с мушкетом. Вопреки ожиданиям верзилы, на него никто не напал. Немного разочарованно он зыркнул по сторонам и, обернувшись, кого-то позвал.
Здоровяка можно было бы принять за Харпера (размеры позволяли), если бы не форма – синяя, с золотым шевроном на рукаве. Форма французского сержанта. Он крикнул повторно.
Появился его спутник, волоча увесистую перемётную суму. Офицер, причём, старший офицер, судя по богатому шитью лазурного, с красным воротником, мундира.
Неужто Потофе? Униформа пехотная, но карабин кавалерийский, и сабля на боку тоже.
Французы стали осматриваться. Сержант увидел за прудиком брошенный Харпером вьюк, точь-в-точь, как тот, что покоился у ног его офицера.
– Стоять! – будто чёртик из коробочки, Шарп выпрыгнул из своего убежища и нацелил на них винтовку, – Стоять! Не двигаться!
Французы повернулись к нему. Солдаты они были бывалые, изумление от неожиданного появления Шарпа быстро сменилось на их лицах явственными прикидками, насколько удачным может быть винтовочный выстрел от бедра.
Шанса проверить это на практике майор им не дал:
– Патрик!
С хищной ухмылкой Харпер приблизился к другу.
– Присмотри-ка за ними, сержант.
– С удовольствием, сэр.
Ирландец навёл на врагов семистволку, а Шарп поспешил к выходу из монастыря. Рядом с их тремя конями паслись ещё пять, очевидно, принадлежащих пленникам. Шарп прикрыл тяжёлую створку и задвинул засов. Вернувшись во двор, он взглянул на французов поближе.
Сержант был парень рослый, крепкий, как дуб. На загорелом лице жёсткой щёткой торчали густые чёрные усища. Глаза горели ненавистью. Его товарищ в офицерской форме был и тоньше, и изящнее, а взгляд, обращённый на Шарпа, выражал презрение и брезгливость.
– Сержант, заберите их пушки.
Офицер без сопротивления расстался с карабином, а вот сержант заартачился. Ирландец дёрнул мушкет к себе, но француз не отпустил оружие, и лишь когда Шарп красноречиво качнул стволом винтовки, неохотно уступил.
– Кто вы такие?
Офицер ответил на приличном английском:
– Я не представляюсь дезертирам.
Шарп поразмыслил. Пять лошадей, два всадника. Такая же седельная сумка. Стрелок шагнул вперёд и пнул вьюк ногой. Внутри звякнули монеты. Офицер-француз насмешливо бросил:
– Не стоит беспокоиться. Всё до сантима.
Шарп сделал три шага назад и повесил винтовку на плечо. Харпер удивлённо крякнул.
– Меня зовут Ричард Шарп. Я – майор 95-го полка армии Его Британского Величества. Сержант Харпер!
– Сэр?
– Опустите ружьё.
– Но, сэр…
– Выполняйте, сержант.
Французский офицер недоверчиво проследил, как ирландец убирает семистволку, и перевёл взгляд обратно на Шарпа:
– Так вы – не дезертир?
– Слово офицера.
Француз щелкнул каблуками:
– Мишель Дюбретон. Имею честь командовать 54-м батальоном императорской линейной пехоты.
Командир батальона, два витых эполета… Полковник, не меньше. Отдавая салют, Шарп чувствовал себя странно:
– Мои извинения, сэр.
– Ну, что вы, майор, извиняться должен я. – Дюбретон улыбнулся Харперу, – Вы не представили товарища.
– Сержант Харпер.
Ирландец панибратски подмигнул Дюбретону. Офицер взглянул на своего сержанта и сказал Шарпу:
– Как близнецы, не находите? Хотя мой больше, смуглее…
Унтер-офицеры стояли достаточно близко друг к другу, и Шарп недоумённо поморщился: да, француз
