дразнила меня. А ученье идет очень хорошо, и ты не беспокойся, милая мамочка!»
Этими фразами обязательно заканчивалось каждое письмо. Хотел было Павел приписать и о том, обидном, что его прозвали Кис-Кис, да потом раздумал. Мама, наверное, обидится и будет плакать, а ей и без того тяжело.
Павлик надписывал конверт, когда над столом его склонилась Нелли.
пропела она и, забрав на бумажную трубочку чернил, мазнула ею по Павликову конверту крест- накрест.
— Да ты с ума сошла! — в огорчении крикнул Павлик. — Я тебе дам! — Он начал надписывать другой конверт, а в это время Нелли два раза сильно провела рукою по его волосам и опять пропела:
При этих словах она откачнула голову Павла вперед и, громко засмеявшись, убежала.
— Вот дура! — закричал Павлик ей вслед.
Едва заклеил он конверт, как эта сумасшедшая появилась снова.
— Ну хорошо, я не буду тебя трогать, — сказала она и даже отодвинулась, увидев, что Павлик для безопасности прячет конверт в карман. — Честное слово, не буду! Ты мне только расскажи, котеночек, понравилась ли тебе пьеса?
— Не совсем понравилась! — отрывисто бросил Павлик и посмотрел на нее с опаской: не замышляла ли она чего под этими мирными разговорами?
Но, по-видимому, Нелли не имела дурных намерений. Она даже переместилась на подоконник, вытянула ноги и приготовилась беседовать.
— Что же тебе не понравилось?
— А то не понравилось, что глупости написаны! — сердито ответил Павел, и опять подстерег его вопрос:
— А в чем же ты видишь глупости, Кис-Кис?
— Не зови меня гак, мне не нравится! — крикнул Павлик, насупив брови, и маленький, колкий, загадочный ответ прозвенел в сумраке осени:
— А мне нравится.
Поглядел на нее Павел. Она была словно притихшая, словно особенная. Нерезкий свет лампы, горевшей под зеленым абажуром, делал бледным ее лицо. За окном шумел ветер, и в печке гудело: у-у- у.
— Что же тебе нравится? — негромко спросил он.
— Что мне нравится? — повторила Нелли и засмеялась неестественно и двинула плечами. — Мало ли что мне нравится. Много будешь знать, скоро состаришься. А может быть, мне нравишься… ты!
Так двинулся за окном ветер, что Павлик вздрогнул. Хлопья снега, соединенного с дождем, залепляли окно, где-то в стороне билось о стену железо и лязгало.
— Ты сойди с окна, простудишься! — медленно проговорил Павлик и медленно подошел к Нелли.
— Ну а тебе-то что, простужусь я или нет? — шепнула Нелли, возвела на него глаза и сейчас же потупилась. — Разве ты меня любишь?
Через несколько мгновений Павлик услышал сдавленные вздохи. Неужели это плакала Нелли? Та Нелли, которая всегда задирала его, которая раз намазала ему глаза лимоном, а раз поставила так унизительно его перед собою на колени?.. Которую он… собирался…
— Нелли, что ты? — спросил он дрогнувшим голосом.
И вот тонкие руки Нелли обвивают его шею, горячая щека прислоняется к щеке, и текут слезинки медленно и плавно.
— Нелли, что это ты?
— Ах, оставь меня, пожалуйста! — вскрикивает Нелли и, оттолкнув его от себя, поднимается с подоконника. — Ты глупый, ты котенок, ты не понимаешь ничего и уйди!
Она сейчас же уходит из комнаты, вернее, выбегает и утирает глаза руками, совсем как Леночка, а Павел все стоит посреди комнаты и ничего не может понять.
— Я поссорилась с мамой и поэтому плакала! — говорит еще в дверях появившаяся вновь Нелли и опять скрывается.
Слышит Павлик, как стучат ее каблук; по каменной лестнице: тук-тук-тук! Слышит, слушает, все стоит посреди комнаты и — не понимает ничего.
По почте на имя Павлика пришло письмо, писанное неизвестным ему почерком.
Не предчувствуя никакой беды, доверчиво раскрыл он пакет и, ничего не понимая, стал читать. Стихи были, и вот какие:
«Целуем бесконечно твои черные глазочки», — стояло дальше в письме уже прозой и заканчивалось:
«Напиши нам, Кисочка, непременно напиши, милый Кис-Кис!»
Под конец было выведено с чудесными росчерками:
И адрес был приписан, куда следовало обратиться:
«Ламповщику Федору, институт благородных девиц».
Дочитав письмо до конца, Павлик охнул от изумления. Руки его опустились вместе с письмом на колени, и он сидел, не веря своим глазам. В голове его шумело. «Да, вот так письмо!» — все время думал он. Несомненно, оно было написано в шутку, для смеха. Какие-то негодяйки (в душе он не сомневался, что писали девчонки) сговорились над ним пошутить, его опозорить, и вот прислали ему дурацкое письмо, которым, конечно, его задразнят теперь без сожаления на всю жизнь.
Чувство беспомощности перед обидой охватило его. Что предпринять? Как найти этих, которые… И тут же в голову вступило, что найти их было очень легко, стоило только перечесть конец записки, там прямо были выставлены фамилии: Шура Стрельская и Ася Богданович — и адрес был указан: «Ламповщику, институт благородных девиц».
— А! — говорит пораженный, обескураженный Павлик. Теперь уже новая, несравненно более страшная мысль потрясает его. «Если они так просто и определенно выставили свои фамилии, значит, они не смеялись… Ведь обе подписи были сделаны с росчерками, разными руками, стало быть, подписались обе,
