10
Сидеть в каньоне над чашкой кофе, вдыхать кондиционированный воздух, думать о Маше Манейлис. Пытаться разглядеть ее черты в проходящих девушках: поворот головы, отброшенные назад волосы, маленькие руки, вылезающие из широких рукавов, плавность движений, особенная манера держать сумку при ходьбе, мягкая интонация, слова незнакомого языка. Горский вертел в руках Машин мобильный. Она оставила свой пелефон перед отъездом, сказав, что роуминг все равно дорог, а Горскому может пригодиться. Отдашь потом Женьке, зато сам не потеряешься. Так Горский стал Машиным секретарем: ему самому никто не звонил, так что он то и дело объяснял, что Маша в Москве, будет нескоро и пускай больше не звонят. Иногда появлялись какие-то люди, говорившие на иврите: по счастью, все знали английский. Горский не выключал телефон – ему нравились звонки, нравилось, что люди произносят Машино имя, и он в ответ тоже говорит, что Маши нет и будет нескоро.
Он подозревал, что они не встретятся. Документы обещали оформить быстро, в американском посольстве сказали, что проверят по компьютеру, в российском намекали на оплату наличными. Похоже, до конца отпуска Горский успеет вернуться домой, в Калифорнию. Это означало, что он не увидит Машу – в этом году, и, возможно, еще много лет. И вот теперь он смотрел на проходящих мимо девушек, выискивая похожих на Машу. Он не умел отличать арабок от евреек, во всяком случае – в этом городе. После Калифорнии непривычно мало черных и совсем нет азиаток – можно считать, что почти каждая девушка чем-то похожа на Машу. Поворот головы, маленькие руки, манера придерживать сумку. Далекая любовь – самая надежная, в ней нельзя обмануться.
Зажужжал телефон. Горский взял трубку и сказал 'алле', гадая, как будут просить Машу на этот раз: по имени, по фамилии, по-русски или на иврите.
– Привет. – Слышно было хорошо, будто Маша звонила не из Москвы, а из соседнего города.
– Как ты? – спросил Горский.
– Я ничего, – ответила Маша, – только Сережу убили.
Ага, подумал Горский, ну вот опять. А попади я в Москву, раз в жизни осмотрел бы место преступления. Почему-то он вспомнил анекдот про ребе, который одну за другой выдавал дочерей за одного и того же человека. Они умирали, и человек брал в жены следующую. Анекдот кончался тем, что многократный зять говорил: 'Вы будете смеяться, ребе, но ваша младшая дочь тоже умерла'. Героем этого анекдота и почувствовал себя Горский.
– И как? – спросил он, – зарезали или отравили?
– Застрелили, – удивленно ответила Маша, а Горский подумал: 'Хоть какое-то разнообразие'.
За последние четыре года ему несколько раз уже приходилось расследовать убийства. В 1994 году полусумасшедшая девушка бросилась под машину почти в то же время, когда тридцатилетняя Женя умерла, отравленная на даче одноклассника своего мужа, молодого и удачливого бизнесмена. Через два года на лестнице дома в Хрустальном проезде нашли именинницу, зарезанную в разгар праздника[3]. Каждый раз Горский оказывался консультантом людей, причастных к убийству, – и теперь, услышав, что Машин друг убит, он потрясенно замер посреди каньона.
– Тебе уже угрожают?
– С чего бы это? Вовсе нет, я же тут ни при чем.
– А кто на подозрении?
– Откуда я-то знаю? – сказала Маша. – Этим милиция занимается. Какая-то специальная милиция, которой Сережино начальство за это платит. Или не за это. Ну, неважно.
Горский задумался. Расследование продвигалось как-то вяло: раньше люди сами прибегали к нему с вопросами, а Маша явно не собиралась расспрашивать. Может, чувствовала, что он вряд ли способен ей помочь? Страна изменилась, он не был там уже три года. Вот если бы в Сан-Хосе кого-нибудь убили – тогда, конечно, другое дело. Он вздохнул и сам спросил:
– А ты скоро приедешь?
– Через три недели, – ответила Маша. – У меня же билеты с фиксированной датой, куда я денусь?
– А что ты там будешь делать, если твоего Сережу убили?
– Тут у него куча друзей осталась. Они обо мне заботятся, такие милые люди. Иван Билибинов, помнишь, я тебе рассказывала. И вот еще такая штука, – и она понизила голос, словно кто-то мог подслушать, – они считают меня его невестой.
– Ты же говорила, что вы просто друзья? – возмутился Горский.
– Да мы и были просто друзья, – ответила Маша, – но он зачем-то всем говорил, что я – его невеста.
Почему-то Горский сразу вспомнил старую балладу о невесте мертвеца. Сам Бог врагом Леноре, о горе мне, о горе! Захотелось спросить, знал ли Волков, что его убьют к Машиному приезду. Интересно, подумал Горский, почему все убийства вокруг отдают какой-то дурной мистикой? Нет бы хоть раз что-нибудь заурядное, банальное и бытовое.
– А что ты сейчас делаешь? – спросила Маша.
– Я сижу в Гранд-каньоне, на этом… Неве-как-его-там…
– Неве-Шаанане, – сказала Маша. – И как тебе в Гранд-каньоне?
Каньонами в Израиле почему-то называли большие торговые центры, типа обычных американских моллов.
– Мне хорошо, – сказал Горский, – прохладно.
И почему-то снова вспомнил: Месяц светит нам, гладка дорога мертвецам.
11
Маша с досадой повесила трубку. Позвонила Горскому, чтобы утешиться после разговора с мамой, которой ничего не стала говорить про Сережину смерть, незачем ей знать. Сказала коротко, мол, все
