первого дня, как я его увидела, когда Женя меня привел знакомиться с родителями. Но это же был Женин брат, ты пойми! Я же была Женина невеста!
На секунду Маша замерла. Она увидела мамину жизнь с пугающей четкостью. Все было, как мама и загадала: один мужчина, одна любовь на всю жизнь, одна дочь. Но любовь – не к тому, от кого родила, а к тому, кто стал дочери фактическим отцом. Теперь Маша понимала, почему в детстве мать почти ничего не говорила о Машином родном отце, мол, он их предал и уехал в никуда. Ее отцом должен был стать дядя Сеня – раз уж он не мог стать маминым мужем. Так мама прожила пятнадцать лет, а потом уехала в Израиль, потому что девочке там будет лучше, а жизнь все равно прошла, и единственный мужчина, которого она любила, не последовал за ней в обетованную землю, где никто бы не знал, кто чей брат и кто чья невеста. Какая чудовищная, бессмысленная жизнь. Маша вздохнула:
– Конечно, мама, я тебя понимаю. Ты все правильно сделала.
Когда позвонил Горский, Маша пересела к столу и стала рисовать на листке гостиничной бумаги кружочки и стрелочки, чтобы удобней было объяснять про Лизу, Сережу, Свету, Таню, Вадима – кого еще?
– Посмотри сама, – говорил тем временем Горский со знакомым азартом. – Лиза беременна, ей нужны деньги. Она могла приехать к нему, все забрать, а потом его убить, чтобы все оставить себе. Она финансист, должна была знать про кризис, понимала, что в шуме и суматохе никто не заметит, у кого стало на шестьдесят тысяч долларов больше. Вадим мог убить Сережу из ревности, он этого и не скрывает, потому что признание – лучшая защита. Человек каждый день стоит у окна, ждет, когда любимая придет к другому. От такого любой сойдет с ума. Его могла убить Таня, тем более, она была у него той ночью, убить из ревности, от ненависти или от любви. Но скорее это могла сделать Света, потому что я не верю женщинам, которые говорят, что не ревнуют. Нельзя делить возлюбленного с десятком других – никто не выдержит. Кто еще остается? Аля, которая говорит, что никогда с ним не спала, но могла знать о деньгах, а деньги ей нужны, она привыкла жить на широкую ногу, и кризис разорит ее, как и всех в России. Ну, и Денис мог сделать это из дружбы.
– Ну, это уже глупость, – сказала Маша. – Убийство из дружбы.
– Я немножко представляю себе такой тип людей, – сказал Горский. – Я знаю случай, когда человек убил чисто из любви.
– Это я тоже представляю, – сказала Маша, – но тут все немного по-другому.
– Хорошо, – сказал Горский, – давай зайдем с другой стороны. Во сколько был убит Волков?
– Милиция говорит – между двенадцатью и часом, вскоре после того, как у него была Таня. Вадим говорил, что видел, как она приехала около полуночи.
– Ты знаешь, что делали в это время все остальные?
– Послушай, Юлик, – разозлилась Маша, – я же не провожу здесь дознание. Эти люди – мои друзья, они вообще не верят, что убийца – один из них. Я не задаю вопросов: 'Что вы делали в ночь со среды на четверг?' Я знаю про Ивана и Дениса – они ужинали в 'Маме Зое', но ушли оттуда еще до двенадцати. Я знаю, что Света говорила с Таней, когда та вернулась домой – значит, Света была в это время дома.
– О чем они говорили? Они же не разговаривают!
– Они не говорили. Света позвонила, Таня сказала 'алло', услышала Светин голос и бросила трубку.
– Это они обе подтверждают?
– Нет, это рассказывает Света.
– А если она просто создает себе алиби?
– Послушай, Юлик, – рявкнула Маша, – ты сумасшедший, мне надоело, хватит!
– Хорошо, – сказал Горский, – хватит. Постарайся только сама все время помнить: один из этих людей – убийца. И мы не знаем, почему он убил. А если он убил один раз, может убить и второй.
Сидим на кухне, пьем пиво, хоть я и не люблю пиво, за окном дождь, все хорошо. И тут Иван говорит: 'Ты же спас меня тогда, понимаешь? Спас'. Я говорю ему: брось, какое там спас, просто фишка так легла, рядом оказался, руку протянул.
Значит, я говорю это, а сам смотрю на его руки, крепкие такие руки, не слишком ухоженные, но красивые. Девушкам должны нравиться. Если бы мы занимались армреслингом, он бы меня в два счета уложил. Он вообще во всех отношениях более продвинутое существо, чем я. Если, конечно, можно говорить 'существо' про другого человека, в особенности – твоего друга.
Сидим на кухне, пьем пиво. Воскресенье, впереди целый день. Точнее, полдня, поскольку уже часа три, наверное. Иван пришел утром, принес замороженных креветок и пива. Креветок мы сварили, а пиво еще не выпили. Наверно, потому что я не люблю пиво. Сидим, пьем.
За окном дождь. На улице нечего делать, дома, собственно, тоже, но можно сварить креветок, выпить пива. Нормальный отдых. Все пацаны так отдыхают, чем мы хуже? Надо же нам как-то истратить двенадцать часов, которые остались от выходных. Вот мы и сидим, пьем пиво. Два взрослых, тридцатилетних, считай уже, человека. Два менеджера среднего звена, сотрудники компании 'Наш дом'.
Мы работаем в этой компании, если кто не знает. Я давно, Иван – всего год. Мы помогаем людям тратить деньги. Они отдают деньги нам, твердо зная, что в результате получат меньше, чем положили. Потому что, будь наоборот, мы бы давно разорились. И не было бы на рынке страховой компании 'Наш дом', и у нас, соответственно, не было бы денег, чтобы купить пива и креветок и вот таким образом протратить двенадцать часов, оставшиеся от выходных.
На пару с Иваном мы протратили уже двенадцать лет. Сначала пять лет вместе в университете, я внимание обратил, еще когда списки поступивших изучал. Бывают имена, которые сразу запоминаешь. Иван Билибинов, представляете? Едва прочитал – сразу почему-то картинка в голове: Иван-Царевич на Сером Волке. Позже сообразил – Билибин, художник, Серебряный век. Потом уже познакомились, оказался вполне былинного вида: высок, строен, широк в плечах, рукопожатие такое, что костяшки трещат. Сейчас бы подумал, что качок, может, голубой даже, есть среди них такие, с рельефной мускулатурой, а тогда и в голову не приходило. Значит, пять лет в университете, потом – пару лет в каких-то конторах, а потом совсем уже по отдельности. Лет пять назад я прибился к 'Нашему дому', страховой компании, а Иван тратил эти годы совсем по-другому.
Помню, давно было. Тоже, сидим на кухне, пьем пиво. Я пиво уже тогда, кстати, не любил. Иван
