— Теперь исчезнувшего, — ледяным тоном добавил учитель.
Больной махнул рукой, словно это не имело значения.
— Помните, в наших жилах течет очень горячая балканская кровь. Такая горячая, что кипит, — коротко засмеялся Мегара. — У Тваров были традиционные недруги — Кросаки, другой род. На протяжении поколений…
— Вендетта! — воскликнул профессор. — Конечно! Не настоящая итальянская, но безусловно кровная вражда, как между нашими собственными кланами горцев в Кентукки. Я должен был сообразить.
— Да, — отрывисто бросил Мегара. — Нам теперь неизвестно, что ее породило. Изначальная причина давно утонула в крови, наше поколение о ней не знает. Только нас с детства учили…
— Убивать Кросаков, — гаркнул учитель.
— Мы были зачинщиками, — угрюмо морщась, продолжал Мегара, — и двадцать лет назад в результате безжалостной ярости нашего деда и отца в роду Кросаков остался лишь один мужчина — Велья, которого вы ищете… Он тогда был мальчишкой. Из всей семьи Кросак уцелел только он со своей матерью.
— Кажется, будто все было ужасно давно, — пробормотал Ван. — Какое варварство! Мы с тобой и Томиславом, мстя за убийство отца, убили отца и двух дядьев Кросака, устроив засаду…
— Совершенно невероятно! — шепнул профессору Эллери. — Трудно поверить, что мы имеем дело с цивилизованными людьми.
— И что произошло с младшим Кросаком?
— Мать бежала с ним из Черногории. Они отправились в Италию, там скрывались, вскоре мать умерла.
— А юному Кросаку выпало продолжение феодальной войны с вами, — задумчиво заключил Воэн. — Наверное, перед смертью старушка здорово настропалила сынка. Вы его разыскивали?
— Да. Пришлось ради собственной безопасности. Мы ведь знали, что он вырастет и постарается нас убить. Наши платные агенты выслеживали его по всей Европе, но он исчез, когда ему еще семнадцати не было, и мы ничего о нем не слышали… до сего момента.
— И никогда не видели?
— Нет. С тех пор, как он покинул наши горы лет одиннадцати-двенадцати.
— Одну минуту, — нахмурился Эллери. — Почему вы так уверены, джентльмены, что Кросак хочет вас убить? В конце концов, ребенок…
— Откуда? — с горькой улыбкой переспросил Эндрю Ван. — Один из наших агентов втерся к парню в доверие, когда тот был еще на виду, и слышал его клятву всех нас стереть с лица земли, даже если придется гоняться за нами до скончания века.
— Неужели вы хотите сказать, — вставил Айшем, — что из-за подобной детской чепухи бежали из родной страны, сменив имена и фамилию?
Оба мужчины вспыхнули.
— Вы не знаете хорватов, — пробормотал яхтсмен, избегая смотреть визитерам в глаза. — Один из Кросаков некогда, много поколений назад, гнался за Тваром до самой Южной Аравии…
— Значит, фактически, встретившись с Кросаком лицом к лицу, вы его не узнаете? — резко перебил Эллери.
— Нет, конечно!.. Мы остались одни, втроем. Отец и мать мертвы. Решили оставить Черногорию, ехать в Америку. Нас ничто не удерживало, мы с Андреем не женаты, жена Тома умерла, детей у них не было.
Мы были богаты, владели ценными поместьями. Все продали, перебрались сюда поодиночке под другими именами, договорившись встретиться в Нью-Йорке. Выбрали себе разные национальности, — Эллери вытаращил глаза, а потом улыбнулся, — взяли фамилии, заглянув в атлас. Я стал греком, Том — румыном, Андрей — армянином. Ведь в то время каждый сразу увидел бы и услышал по выговору, что мы из Центральной Европы. Нельзя было выдать себя за настоящих американцев.
— Я вас предупреждал насчет Кросака, — мрачно напомнил школьный учитель.
— Мы все получили хорошее образование… Мы с Томом занялись нашим нынешним бизнесом. Андрей никогда не мог усидеть на месте, предпочел жить самостоятельно, занялся английским языком, в конце концов стал учителем. Все, конечно, приняли американское гражданство. Постепенно, с годами, ничего не слыша о Кросаке, почти о нем забыли. Он превратился в миф, в легенду, по крайней мере, для нас с Томом. Мы думали, что он умер или безнадежно сбился со следа. — Яхтсмен стиснул зубы. — Если бы знать… Так или иначе, Том женился. Дела у нас шли хорошо. Андрей перебрался в Арройо.
— Если бы вы послушались моего совета, — вставил Ван, — ничего не случилось бы, Том сейчас был бы жив. Я вам без конца твердил, что Кросак вернется и отомстит!
— Прошу тебя, Андрей, — твердо одернул его Мегара, но все-таки с какой-то жалостью глядя на брата. — Знаю. Но ведь ты нас навещал не часто. Пойми, вот в чем твоя вина. Если бы ты вел себя как истинный брат…
— Остался бы с вами, чтоб Кросак со всеми расправился одним ударом? — вскричал учитель из Арройо. — Зачем я, по-твоему, похоронил себя в той дыре? Я тоже люблю жизнь, Стефан! Но поступил разумно, а вы…
— Не так уж разумно, Андрей, — заметил яхтсмен. — В конце концов, Кросак нашел тебя первого. А…
— Да, — вставил инспектор. — Вот именно. Если не возражаете, мистер Ван, мне хотелось бы прояснить дельце с убийством в Арройо.
Школьный учитель застыл от каких-то страшных воспоминаний.
— Арройо, — прохрипел он. — Кошмарное место. Страх заставил меня много лет назад превратиться в старика Пита. Я думал, двойная жизнь сослужит хорошую службу, если Кросак меня найдет. И он меня нашел… — Ван умолк, потом быстро продолжил: — Я много лет держал лачугу, которую нашел случайно, пустую, исследуя старые пещеры в горах. Устроил ограду из колючей проволоки. Купил в Питтсбурге одежду для маскировки. Время от времени освобождаясь от школьных обязанностей, тайком крался в горы, превращался в старика Пита и появлялся в городе достаточно часто, чтобы в Арройо его считали реальной личностью. Том со Стефаном всегда потешались над этой уловкой. Ребячество, Стефан? Ты и теперь так думаешь? Как по-твоему, может быть, Том в могиле жалеет, что не последовал моему примеру?
— Да-да, — быстро отмахнулся Мегара. — Рассказывай, Андрей.
Эксцентричный школьный учитель в позаимствованной форме вернулся к рассказу о хижине и своем житье-бытье… Все слушали увлекательную байку.
С приближением Рождества, рассказывал Ван сдержанным тоном с характерной для него интонацией, он сообразил, что два месяца не появлялся в Арройо в обличье старого горца. При столь долгом отсутствии кто-нибудь из горожан, скажем, констебль Ладен, мог пуститься на поиски старика, заглянуть в хижину… Это было бы катастрофой для тщательно подготовленного маскарада. Маленькая школа закрывалась на неделю с лишним между Рождеством и Новым годом, возникала возможность, как минимум, несколько дней спокойно изображать отшельника Пита. Прежде он преображался в оборванца, когда школьный учитель якобы уезжал отдыхать или по выходным.
— Как вы объясняли свои отлучки Клингу? — полюбопытствовал Эллери. — Или служитель был посвящен в тайну?
— Нет! — воскликнул Ван. — Он был глупый, почти полоумный. Я просто говорил ему, что еду отдохнуть в Уилинг или в Питтсбург.
Итак, в канун Рождества Ван сообщил Клингу, что отправляется в Питтсбург на Святки. Вечером ушел в лачугу в горах, где, естественно, хранились все причиндалы горца. Там вновь превратился в старика Пита. Встав очень рано на следующее утро — рождественское, — пошел пешком в город, нуждаясь в продуктах и зная, что раздобудет их у хозяина магазина Бернхайма, хотя магазин на Рождество закрывался. Вышел на дорогу на перекрестке с главным шоссе и там в одиночестве в половине седьмого утра в ужасе обнаружил распятое тело. Поспешил к своему дому в сотне ярдов дальше по дороге в Арройо. Следы погрома, которые остальные присутствующие видели позже, имели для него страшный смысл. Он мгновенно понял, что по чистой случайности Кросак явился именно прошлой ночью, убил бедного старину Клинга, приняв его за
