улыбнулся ей Дикообразцев.
— Да вот Заваркин… Понимаете, бьется в истерике, рыдает, не слушает никого и все твердит, что сегодняшний день он не переживет. Как быть?
Александр Александрович тяжко вздохнул:
— Как быть, как быть… Он опохмелялся?
— Отказывается! Он говорит, что это все заслужил, что пощады ему быть не может, но он боится, — оттара-торила Милочка.
И Дикообразцев понял, что надо делать:
— Позвоните в епархию или… пошлите кого-нибудь в ближайшую церковь. За священником. Пусть Заваркин ваш исповедуется. От этого ему станет легче.
Не подумав спросить, на кой ляд Заваркину исповеды-ваться, Милочка радостно выбежала из кабинета. Довольная. С уверенностью, что так и надо…
ГЛАВА 20
ЧЕТВЕРТОВАНИЕ
План Станиева был понятен Дикообразцеву и очевиден. Он не поверил, что стал легату неинтересен.
Да, когда-то давно, так давно, что с тех пор горы сделались ниже, а песок еще более мелким, Станию-младшему нужна была только Анна. Только она. Разделаться с Вар-Равваном Станий хотел лишь в отместку, чтобы избавиться от него между делом. Как от маскита назойливо-дерзкого. Шлёп его! чтоб не мешался. Палицей по голове.
Ну кем был Вар-Равван для легата? Одним из сотен странствующих философов. Сначала — именно так. Но потом… Позже, когда Станий прекрасно знал, что Вар-Равван путешествует уже без Анны, римский легат тратил время, гонял солдат, сам мотался из деревни в деревню в поисках Вар-Раввана, не Анны.
Это Станий ведь объявил его бунтовщиком и преступником. Это Станий ведь убедил прокуратора и местные власти Ершалаима, убедил без особого, впрочем, труда в том, что Вар-Равван особо опасен. И прокуратору, и в первую очередь Синедриону нужен был повод, чтобы начать охоту на проповедников, не подчинявшихся никому и призывавших людей задуматься, так ли живут они, и достойные ли стоят во главе государства.
Их действительно появилось немало. И некоторые из них говорили, что мирно, без пролития крови ничего в Иудее не изменить.
Сам Вар-Равван о таком и не думал. Он считал, что неважно, кто правит страной. Главное, чтобы люди любили друг друга. Вот тогда все изменится.
Если видеть в другом не врага, не обманщика, а любимого человека и относиться к нему с любовью — это изменит мир. Только это. А не войны, не золото и не новые изобретенья.
Если люди не любят друг друга, не любят совсем незнакомых людей, то все остальное будет служить лишь ненависти, будет ее обострять и совершенствовать.
Так говорил Вар-Равван. Всем, кто слушал его. А таких становилось все больше и больше.
И молва о нем поползла по стране, сделав имя его всем знакомым.
Потому-то, когда Станий-младший объявил, что Вар-Равван опасен особо, местные власти и прокуратор согласились. Решив, что под предлогом поиска назаретя-нина смогут хватать и всех остальных проповедников.
Они не думали, что разыскать Вар-Раввана окажется так непросто. Почти невозможно. И что тихий философ, проповедующий любовь, станет вроде как знаменем всех остальных. И действительно превратится в самого известного бунтовщика. Хотя сам он ни о каком бунте и не помышлял.
Но было поздно.
И для властей, и для самого Вар-Раввана.
А тем более для легата, которому все никак не удавалось сдержать свое слово, свое обещанье разыскать и схватить Вар-Раввана, и притащить в Ершалаим на веревке, как бешеную собаку.
Время шло. Имя Вар-Раввана знали теперь в каждом селенье. И повторяли с любовью, с надеждой.
Были случаи, когда находились безумцы, выдававшие себя за назаретянина. И солдаты хватали их, убивали. А когда привозили к Станию-младшему, живыми или тела, он с негодованием узнавал в них не Вар-Раввана.
Над Станием насмехались. Даже римляне. Не в открытую, правда, на такое не решался никто. Но за глаза. И он, разумеется, знал о насмешках. А потому сам мотался с отрядом отборных солдат по деревням, сам допрашивал и пытал перепуганных его появленьем крестьян. И даже казнил, не задумываясь, тех, кто решался перечить.
Дикообразцев все это знал. А потому и не верил, что Станий, захватив несчастную Анну, исчезнет. Дикообразцев был уверен в другом. В том, что Станий на теплоходе ждет его, не сомневаясь, что он придет.
И он придет! Он не отдаст ему Анну.
Анна… Боль и блаженство!
Да, он придет. Один, без оружия. Но чуть позже. Станий его подождет. А сейчас надо сделать что-то с этим четвертованьем… Эта решительность Вар-Раввана Дикообразцева напугала. Напугала даже не тем, что и дураку было ясно, чем закончится его встреча со Станием, Об этом он не задумывался особо, поскольку до встречи еще было время. Его напугало то, что такой безоглядной решительности он за собою раньше не замечал.
Он, Дикообразцев, никогда не был трусом. Но чтобы вот так, не колеблясь, решиться идти на встречу с человеком, который намерен его убить? Идти к нему в одиночку, безоружным…
Чем больше думал над этим Дикообразцев, тем острее чувствовал кислый холод глухой тишины, вечного мрака. И останавливалось дыхание, а легкое головокружение словно влекло и уносило его куда-то вверх. В облака, сквозь которые даже звезды не видно? В облака, где вокруг ни-че-го?
Что же с ним происходит? Что в нем меняется? Почему? И надо ли это ему? Он ведь донял уже, что не готов отвечать за поступки Вар-Раввана… Подожди, подожди! За поступки Вар-Раввана или… свои?
За свои, но — Вар-Раввана.
А если так, то больше ему ничего и не остается. Если крылья твои, то, оторвав их, отрезав, перестанешь собой быть.
Если крылья твои, значит, надо лететь. Хоть летать не умеешь. Учись!
Дикообразцев поднялся. Ладно, Станий, сиди там, на теплоходе. Меч точи. Или остри копьё.
Он придет, можешь не сомневаться. Он, Дикообразцев из Назарета, Вар-Равван из Твери…
Дикообразцев поднялся. Время идти в цирк. На четвертование.
В цирк он поехал на «Волге». И Алеша вел машину так настороженно, что четыреста метров от гостиницы до цирка они ехали минут десять.
— Поспешай медленно, — объяснил Алексей непривычную для него медленную езду. И сам то и дело оглядывался.
А когда Александр Александрович вышел из «Волги», Алексей пошел сзади него, почти вплотную, словно бы прикрывая собой.
От выстрела? От кинжала? От злобного взгляда?
Че-е-ерт! И смешно, и печально…
Цирк был полон. Но толпа безбилетников штурмовала стеклянные двери в надежде опрокинуть наряды милиции и дружинников, размазать по полу охрипших, издерганных билетеров.
Александр Александрович и Алексей с неимоверным трудом протиснулись сквозь толпу, предъявили спецпропуска, и толпа же втолкнула их внутрь.
Уф-ф-ф… Дикообразцевский двубортный пиджак был изжеван, галстук развязан, а туфли
