тарелку. Двое — в синем, с трезубцами и легкими сетками.
— Аве Цезарь! Маритури те салютант! — прокри чали они дружным хором, обращаясь к ложе почетных гостей.
В это время прожектор узким лучом выхватил в ложе Макара Электросилыча.
Раздувая пухлые щеки, тот приветствие выслушал высокомерно и, кивнув гладиаторам, приподнимая руку:
— Начинайте!
— Браво, браво! — тут же раздался поцелуевский голос. — Вы в совершенстве овладели искусством с легким сердцем посылать невиновных на гибель. То есть, вы — настоящий правитель!.. Что ж, давайте начнем.
Гладиаторы бросились друг на друга. Зазвенели мечи, выбивая досадные искры из трезубцев. Зашипели по-змеиному сети, пытаясь накрыть меченосцев. Тумкали о щиты трезубцы.
Поначалу красные были настойчивей, быстрее в движеньях и теснили противников, захватив центр арены.
Зрители дружно болели за них, вскрикивая при каждом взмахе меча:
— Ну-у-у? Давай!.. Эх-х-х… Мазила-а-а!
Можно было подумать, что на арене играют в-футбол. Или в другую игру. Во вполне безобидную.
Так продолжалось минуты четыре, пока один из меченосцев не повернулся так неудачно, что трезубец вонзился ему в преплечье, и на опилки упала кровь.
Раненый дернулся в сторону от трезубца, не рассчитав движения, и хлесткая сеть оплела его тут же, натянулась, рванула, после чего меченосец повалился, еще больше запутавшись в сетке.
— А-а-а!!! — возликовали трибуны.
— А-а-а!!! — кричали все до единого. В том числе и в ложе почетных гостей.
Бой прекратился. Второй меченосец отбежал по правилам от товарища в сторону.
А гладиатор с трезубцем, чья сеть опутала первого из меченосцев, встал над упавшим и, руки подняв, обратил взор к трибунам.
— Как пожелает почтенная публика? Поверженного убить или оставить в живых? — пояснил ожидание гла диатора Поцелуев. — Ну! Решайте!
Трибуны молчали.
— Решайте, решайте! — поторапливал их Поцелу ев. — Что боитесь? Тонка кишка?!
На трибунах один за другим зрители стали вытягивать руки вперед. Со сжатыми кулаками.
У большинства кулаков оттопыренный большой палец был опущен безжалостно вниз.
— Замечательно. Действуй! — скомандовал гладиа тору Поцелуев.
Тот поклонился, вздохнул, двумя руками поднял трезубец, направив вниз… И с негромким гортанным вскриком, похожим на «Хе-еп!», вонзил трезубец в лежавшего меченосца. Вонзил беззвучно. Легко, как в тесно. Лежавший выгнулся, дернулся и затих.
— Заметили, как все проделано мастерски? — убил повисшую тишину Поцелуев. — Нет, видимо, не замети ли. Не слышу аплодисментов!
Один хлопок, второй… и вот трибуны задрожали от яростных рукоплесканий. Настолько громких, что в них тонуло и уханье барабана.
А гладиаторы вернулись к делу. И двое синих набросились на меченосца. Он отражал их атаки ловко. Не суетился, не бегал трусом и, уворачиваясь от сетей, сумел одну из них рассечь надвое. В конце концов он пошел в атаку на оставшегося без сети и отрубил ему руку.
Зал встретил это разгневанно. Все почему-то болели против ловкого меченосца. И рев трибун, свист, топанье как будто его оглушили. Лишь на мгновение он растерялся, но этого вполне хватило, чтоб сеть второго из синих его опутала, а трезубец, плашмя ударив, сбил с ног.
Вот тут все зрители вскочили, взвыли. Так радостно и так довольно, как будто свершилась их давнишняя розовая мечта. А синий снова вскинул победно руки и обратился с немым вопросом к трибунам.
На сей раз Поцелуев не вмешивался.
Да это и не потребовалось. Поскольку кулаки большими пальцами вниз уткнулись и без его напоминания.
Выполняя их волю, трезубец послушно нырнул по древко в распростертое на опилках тело, пришпилив его к арене. Как бабочку.
Фанфары.
Рукоплескания.
Венок лавровый.
А мертвые, когда их за ноги тащили к занавесу, безвольно бились головами об пол. Как будто бы кивали, одобряя то, что с ними сделали.
— Теперь, я вижу, вы готовы к главному! — сообщил трибунам Поцелуев довольно.
И после этого явился на арену. Все в той же рясе, перетянутой на поясе цепочкой. Похоже, золотою.
За ним вели Заваркина. К каждой руке и каждой ноге которого зачем-то привязали по канату.
— Судьба любого человека есть отражение судьбы его страны, — задумчиво сказал трибунам Поцелуев. — Наде юсь, с этим никто не будет спорить… И вот сейчас я пред лагаю совместить решение судьбы господина Заваркина с определением того, какая из политических сил готова больше решать судьбу родного государства. Согласны?
— Согла-а-асны! — проблеяли трибуны, прокричали пролаяли.
Поцелуев кивнул. Он ничего другого не ожидал.
— А сделаем мы это очень просто… — он замолчал многозначительно, и под его молчанье служители бегом, бегом выкатили на арену стол. На низких ножках. И уло жили на него Заваркина, продев канаты в специальные петли по углам стола. — Сейчас я предлагаю всем, кто считают себя политиками, выйти на арену и взяться за канаты. Причем, советую разбиться на команды по общности идеологий и программ. Ну, то есть, с кем бы вы хотели быть в правительстве или, допустим, в блоке, с тем в одну команду и объединяйтесь… Затем, по моему сигналу, не раньше, команды начнут тянуть канаты на себя. Та из команд, которой достанется большая часть господина Заваркина, она и будет считаться победившей.
Со всеми вытекающими последствиями. То бишь… мы ей поможем взять верх в парламенте и назначить прави тельство. А мы, как вы заметили, своими обещаниями бросаться не привыкли, — чуть помолчав, переведя дыхание, Поцелуев бросил: — Вперед! Быстрее! Вас ждет парламент!
И ложа для почетных гостей начала пустеть. Стремительно. У двери из нее возникла давка. И потасовка. Политики спешили.
Так бедуины не спешат, завидев колодец после недели блуждания по пустыне.
Но еще большая неразбериха возникла на арене, при распределении, на команды.
Все бегали вокруг стола, хватались то за один канат, то за другой. Обзывались «ренегатами», «фискалами», «гаденышами», «агентами империализма», ну, и так далее. Перечислять все — скучно.
Но как бы ни было там, команды определились. Правда, сомкнувшаяся у левой руки Заваркина команда оказалась самой многочисленной. А у левой ноги вообще топталось только пять облезлых личностей и Худосокин.
— Так нечестно! — кричал последний. — Это подстроено! Это происки спецслужб! Я буду жаловаться в Конституционный трибунал и Лигу малых народов и народностей!
— Ну что поделаешь? — развел руками Поцелуев. — Попробуйте переманить кого-то из других команд.
Худосокин как загорелся:
— Да? Отлично! Сейчас все как миленькие перебегут ко мне. Без вопросов!.. — и сразу же принялся за дело. —
Эй, Бульдожкин, ты, по-моему, не там стоишь. Забыл уже, кто из тебя, негодяя, человека сделал? Забыл, кто вывел тебя на большую дорогу? Вот она, твоя благодар ность?.. Ты, ублюдок, подумай. Хорошенько подумай!
Или мне надо кое-какие документики из портфеля достать? Ведомости кое-какие, фотографии. А
