…Под корабельной рындой, на отрывном календаре – 23 февраля 1947 года.
В большой адмиральской квартире Дедушка в компании флотских приятелей весело, шумно и пьяно празднует получение юбилейной медали «30лет Советской Армии и Флота».
Вокруг стола порхает Бабушка в креп-жоржете. Рядом с Дедушкой сидит его верный Друг – единственный не морской офицер. Маленькая Нина считает орденские колодки на отцовском кителе и на висящем портрете министра обороны Булганина…
– Ура! У министра меньше, чем у папы!
Пьяный Дедушка весело снимает со своего кителя новенькую медаль и прикалывает ее к портрету. И получилось смешно! Бабушка хохочет, целует Дедушку, пряча глаза от Друга. Все веселятся, кричат, чокаются с портретом, пьют за здоровье маршала…
А Друг с ласковой улыбкой смотрит то на пьяного Дедушку, то на развеселую Бабушку, то на проколотый портрет члена правительства.
Когда уже все, кажется, спят мертвым сном, возвращается Лида. Как только раздается осторожный поворот ключа в двери, Нина Елизаровна тут же открывает глаза. Она слышит, как Лида почти бесшумно входит в квартиру, как проскакивает в ванную, как течет вода из душа. Полежав еще несколько секунд, Нина Елизаровна приподнимается на локте, убеждается в том, что Настя на своей раскладушке дрыхнет без задних ног, и встает.
Бабушка в своей комнате лежит с открытыми глазами, скошенными в темноту куда-то в коридор, ванную, откуда доносятся неясные приглушенные голоса дочери и старшей внучки. Ей кажется, что там кто-то всхлипывает, и правая полуживая сторона лица Бабушки принимает тревожное, испуганное выражение…
В тесной ванной зеркало висит над умывальником. Для того чтобы увидеть себя в полный рост, Лида стоит на шаткой табуретке, одетая лишь в яркие купальные трусики и узенький лифчик гонконгского производства.
В руке она держит пестрый пакет из-под купальника и, не без изящества и грациозности, изображает на своем неверном пьедестальчике позы записной манекенщицы.
Нина Елизаровна, в одной пижаме, всплескивает руками:
– Как тебе идет, Лидка! Фантастика! Мужики должны просто дохнуть как мухи! Сколько?
– Ну какая тебе разница, мамочка! Важно, чтобы было в чем раздеться! Вернусь из отпуска, возьму халтурку и рассчитаюсь. Наш бюджет – неприкосновенен.
– Потрясающе, Лидуня… Я так за тебя рада!
А Бабушка все вслушивается и вслушивается в веселое курлыканье из ванной. В ночной тишине оно так похоже на плач и стенания. В какую-то секунду она уже протягивает руку к веревке от рынды, как вдруг явственно раздается счастливый смех ее дочери. Бабушка сразу теряет интерес к происходящему. Рука ее бессильно падает на постель, глаза тоскливо упираются в потолок, на котором покачивается свет уличного фонаря.
Теперь на табуретке перед зеркалом стоит Нина Елизаровна. Она умудрилась сохранить в своем возрасте хорошую фигуру, и этот заморский купальник оказывается и ей впору.
– Мамуля, ты неотразима! Возвращаюсь – сразу беру две халтуры и достаем тебе точно такой же!
– Не очень откровенно, а? – тревожно спрашивает Нина Елизаровна.
– Блеск, мамуль! Фантастик, се манифик, форми-дабль, елки-палки!
Открывается дверь, и появляется Настя в коротенькой, еле доходящей до бедер ночной рубашонке с глубоким вырезом на груди.
– Вы что, ребята, офонарели? Первый час ночи.
– А ну иди отсюда, – строго говорит ей Нина Елизаровна с табуретки. – Марш в постель. Завтра не добудишься.
Но Настя даже ухом не ведет. Она критически осматривает мать в ярком купальнике, с видом знатока щупает материал на трусиках и презрительно говорит:
– Гонконг. Дешевка. Красная цена – полтинник в базарный день.
– Сколько?! – в ужасе переспрашивает Нина Елизаровна.
– Пятьдесят рэ, – поясняет Настя.
– Это правда? – Нина Елизаровна растерянно смотрит на Лиду.
Лида виновато кивает головой.
– Чего ты пугаешься? – ухмыляется Настя. – Хороший фирмовый купальник тянет на двести пятьдесят.
– Чем же он должен быть еще лучше?! – плачуще восклицает Нина Елизаровна и неловко слезает с табуретки.
– Гораздо более открытый, – объясняет Настя.
– Кошмар! Ты-то откуда все это знаешь?
– Я что, на облаке живу, что ли? – невозмутимо говорит Настя.
Бом-м-м!!! – раздается первый утренний удар корабельной рынды.
– Настюша, я мою посуду! Вынеси скорее судно из-под Бабушки! – кричит из кухни Нина Елизаровна.
