свести счеты со своим создателем.
С помощью тех же самых сверхъестественных способностей Карлофф сумел активировать электронный механизм двери, соединяющей секретную лабораторию с кладовой, чтобы она открылась перед Эрикой. Их он использовал и для того, чтобы включить телевизор, когда заговорил с Эрикой, пытаясь подбить ее на мятеж.
Программу Карлоффа усекли по сравнению с той, что была заложена в Эрику, поэтому ему остались неведомыми и понимание миссии Виктора, и ограничения, наложенные на представителей Новой расы. Теперь он узнал, что Эрика не может пойти против ее создателя, и его отчаяние было безмерным.
Когда она предложила ему воспользоваться своими способностями и отключить машины, которые поддерживали его существование, выяснилось, что и в его программу введен запрет на самоуничтожение.
Эрика попыталась отогнать навалившееся на нее уныние, надежда стремительно покидала ее. Выходило, что ни в крадущейся по полу кисти, ни в самопроизвольном включении телевизора не было ничего сверхъестественного, как ей хотелось верить.
О, как же она мечтала, чтобы эти чудеса послужили доказательством того, что, помимо этого, существует и другой мир. Но божественное Присутствие на поверку обернулось вот этим гротескным Карлоффом.
Она могла бы обвинить его в глубоком разочаровании, которое испытывала, могла бы возненавидеть, но нет. Вместо этого жалела это несчастное существо, беспомощное в своей силе, обреченное на адскую жизнь.
Возможно, чувство, которое она испытывала, не было жалостью. Строго говоря, на жалость Эрика была неспособна. Но
– Убей меня, – взмолилось несчастное существо.
В налитых кровью глазах застыла боль. Наполовину сформированное лицо превратилось в маску печали.
Эрика уже собралась сказать ему, что программа запрещает ей убивать как представителей Старой расы, так и Новой, за исключением двух случаев: при самозащите и по приказу ее создателя. Потом поняла, что такой ситуации программа не предусматривала.
Карлофф не принадлежал к Старой расе, но его нельзя было отнести и к Новой. Он был чем-то другим, уникумом.
Ни одно из правил, по которым жила Эрика, такую ситуацию не учитывало.
Оглядывая машины, поддерживающие жизнедеятельность головы, ничего не зная о том, как работают эти устройства, она сказала:
– Я не хочу причинять тебе боль.
– Боль – единственное, что я знаю, – пробормотал Карлофф. – Покой – единственное, чего хочу.
Она щелкала переключателями, выдергивала штепсели. Гудение моторов и урчание насосов сменились тишиной.
– Я ухожу… – Голос Карлоффа начал стихать. – Ухожу…
На полу в углу дернулась кисть, снова дернулась.
Последние слова лишенной тела головы Эрика едва расслышала: «Ты… должно быть… ангел».
Она какое-то время постояла, думая о том, что он сказал, ибо поэты Старой расы часто писали, что пути Господни неисповедимы и никому не ведомо, когда может случиться чудо.
А потом поняла, что Виктор не должен ее здесь застать.
Она оглядела переключатели, к которым прикасалась, штепсели, которые выдернула. Вставила один из штепселей обратно в розетку. Кисть перенесла из угла под один из переключателей. Еще один штепсель вложила в кисть, согнула пальцы, чтобы они сомкнулись на штепселе, подержала, пока они не застыли в новом положении.
Вернувшись в кладовую, быстро нашла потайную кнопку. Полки с продуктами встали на место, перекрыв вход в секретную лабораторию Виктора.
Эрика поднялась к гостиную, к картине ван Гейсума. Такой прекрасной.
Чтобы доставлять Виктору большее сексуальное удовлетворение, ей сохранили чувство стыда. Из стыда родилось смирение. Смирение переросло в жалость и нечто большее, чем жалость: милосердие.
Мысли о том, на что она способна, возродили надежду Эрики. Существо в перышках, угнездившееся в ее сердце, оказалось фениксом, раз за разом возрождающимся из пепла.
Глава 74
Маячки патрульных машин и машин «Скорой помощи» отбрасывали красно-сине-белые сполохи на фасад многоквартирного дома.
Соседи, кто в пижамах, кто в уличной одежде, в предвкушении общения с камерами съемочных групп информационных программ толпились на тротуаре. Сплетничали, смеялись, пили пиво из бумажных стаканчиков, ели холодную пиццу, чипсы, фотографировали полицию и друг друга. Похоже, тот факт, что среди них обнаружился серийный убийца, воспринимался зеваками как повод для праздника.
Они стояли у открытого багажника, куда Карсон укладывала помповое ружье, когда Майкл спросил: «Как он смог подняться и убежать, прыгнув с четвертого этажа и упав лицом вниз?»
– Тут нечто большее, чем хорошая координация.
– А как мы сможем написать рапорт, не угодив в психушку?
Карсон захлопнула крышку багажника.
– Солжем.
К тротуару подкатил «Субару аутбэк», из кабины вышла Кэтлин Берк.
– Можете вы в такое поверить…
– Он всегда был такой душкой, – откликнулся Майкл.
– Прочитав предсмертную записку на компьютере Роя Прибо, я сразу не поверила, что ее написал он, – призналась Карсон Кэти. – Вчера, в разговоре с нами, Харкер ввернул ту самую фразу, которой заканчивалась записка: «…на один уровень ниже ада».
– Харкер сказал, чтобы поймать этого парня, нам придется спуститься на один уровень ниже ада, – подтвердил Майкл.
– Вы думаете, он сказал это специально? – В голосе Кэти слышалось удивление. – Хотел, чтобы вы заподозрили его?
– Может, подсознательно и хотел, – ответила Карсон, – но сказал точно. Сбросил парня с крыши после того, как повесил на него и свои убийства. Но этими словами, «на один уровень ниже ада», он зажег фитиль бомбы, которую подложил под себя.
– В глубине души они все хотят, чтобы их поймали, – согласилась Кэти. – Но я бы не думала, что психология Харкера…
– Что?
Психиатр пожала плечами.
– Сомневаюсь, что и ему хотелось того же. Черт, я столько времени потратила на психологический портрет убийцы, а он находился у меня под носом.
– Не грусти, – посоветовала ей Карсон. – Никто из нас не подозревал Харкера, пока он сам не указал на себя.
– Но, может, мне следовало его раскусить, – покачала головой Кэти. – Помните три убийства в ночном клубе шесть месяцев назад?
– «Буги-Сити», – вспомнила Карсон.
– То дело вели Харкер и Фрай, – указала Кэти.
– Они самые, – кивнул Майкл. – Харкер застрелил преступника. Потом было разбирательство, но его действия признали правомерными.
– После разбирательства ему определили шесть часов бесед с психиатром. Он приходил ко мне дважды, мы говорили по часу, а потом исчез.
– Вы уж не обижайтесь, доктор Берк, – сказал Майкл, – но многие из нас думают, что эти беседы – чушь собачья. И если Харкер больше не появился у вас, эта не та причина, по которой он начал складывать в холодильник отрубленные головы.
