подальше от опасности. Вернуть его в Штаты и взять под прямую защиту. Не позволить ему рисковать.
– Но как вы за это взялись… – начала Анна.
– Ну, вы же должны понять: у нас совершенно не было времени. Знаете, если вы хотите побеседовать со Штрассером, то лучше всего войти в дом, прежде чем объявятся полицейские.
– Вы правы, – согласилась Анна.
– Подождите, – потребовал Бен. – Вы сказали, что вас нанял мой отец. Когда это случилось?
Человек нетерпеливо огляделся.
– Где-то с неделю назад. Он позвонил нам с Ави и сказал, что вам угрожает определенная опасность. Сказал, что вы находитесь в Швейцарии. Дал нам имена и адреса – те места, в которых, как он считал, вы могли появиться. Он хотел, чтобы мы сделали все, что в наших силах, чтобы защитить вас. Сказал, что не хочет потерять еще и второго сына. – Он снова покрутил головой. – Вас чуть не убили прямо у нас на глазах в Вене. Потом еще раз в Париже. И здесь вы тоже вляпались в такую же ситуацию.
Бен не знал, с какого из интересовавших его вопросов лучше начать.
– Куда уехал мой отец?
– Я не знаю. Он сказал, что в Европу, но ничего не уточнял, а ведь это большой континент. Сказал, что с ним несколько месяцев никто не сможет связаться. Оставил нам кучу денег на путевые расходы. – Он мрачно улыбнулся. – Намного больше, чем нам когда-нибудь могло понадобиться, честно.
Анна тем временем склонилась над телом Фоглера и вынула оружие из нейлоновой плечевой кобуры. Она отвинтила глушитель, опустила его в карман своей спортивной куртки, а револьвер засунула за пояс юбки, так что его совсем не было видно.
– Но вы ведь здесь не следили за нами, – сказала она, – или все-таки следили?
– Нет, – не слишком охотно согласился Малкин. – Имя Штрассера было в списке, который дал мне Макс Хартман. Там был его адрес и псевдоним.
– Он знает обо всем происходящем! – в сердцах воскликнул Бен. – Он знает всех игроков. Он рассчитал, что я в конце концов смогу выследить Штрассера.
– Но нам удалось сесть на хвост Фоглеру, который не очень беспокоился по поводу слежки за ним самим. Поэтому как только мы узнали, что он летит в Аргентину, а у нас был адрес Штрассера…
– Вы следили за домом Штрассера последние пару дней, – утвердительно заметила Анна. – Ожидая появления Бена.
Их собеседник снова оглянулся.
– Знаете что, нам нужно пошевеливаться.
– Действительно надо, но сначала все же скажите мне еще одну вещь, – продолжала Анна, – раз уж вы вели наблюдение: Штрассер только недавно возвратился в Буэнос-Айрес?
– По-видимому, да. Такое впечатление, что он вернулся откуда-то с отдыха. С ним было много багажа.
– Были у него какие-нибудь посетители после приезда?
Человек на секунду задумался.
– Насколько я видел, нет. Только медсестра, она вошла туда с полчаса назад…
– Медсестра! – воскликнула Анна. Она взглянула на белый микроавтобус, стоявший перед домом. Автомобиль был украшен надписью «Permanencia en CASA». – Быстрее! – крикнула она.
– О, боже… – пробормотал Бен, устремившись вслед за Анной, а та метнулась к парадной двери и принялась снова и снова нажимать кнопку звонка.
– Вот дерьмо, – простонала она. – Мы опоздали.
Иегудия Малкин стоял позади нее и немного в стороне.
Менее чем через минуту дверь медленно открылась. Перед ними стоял глубокий старик, увядший и сгорбленный, с обвисшей, изборожденной множеством морщин кожей на лице.
Йозеф Штрассер.
– Quien es este? – хмуро спросил он. – Se este metiendo en mis cosas – ya llego la enfermera que me tiene que revisar.
– Он говорит, что к нему пришла для осмотра его медсестра, – перевела Анна и добавила, повысив голос: – Нет! Герр Штрассер! Держитесь подальше этой медсестры, предупреждаю вас!
В глубине прихожей мелькнула белая тень.
– Анна! У него за спиной! – предупредил Бен.
Медсестра приблизилась к двери и быстро заговорила сердитым, как показалось Бену, тоном, обращаясь к Штрассеру:
– Vamos, Seсor Albrecht, vamos vamos para alle, que estoy apurada! Tengo que ver al prуximo paciente todavna!
– Она требует, чтобы он поторопился, – автоматически перевела Анна Бену. – Ей нужно посетить еще одного пациента. Герр Штрассер, эта женщина не настоящая медсестра. Я советую вам спросить у нее документы!
Женщина, в белой медицинской одежде, схватила старика за плечо и не то потянула к себе, не то дернула.
– Ya mismo, – приказала она, – vamos![114]
Свободной рукой она ухватилась за ручку двери, пытаясь закрыть ее, но Анна метнулась вперед и придержала дверь коленом.
Внезапно медсестра оттолкнула Штрассера в сторону и быстрым движением выхватила из-под халата пистолет.
Но Анна двигалась еще быстрее.
– Стоять! – рявкнула она.
Медсестра выстрелила.
В тот же миг Анна метнулась в сторону, сбив с ног не готового к этому Бена.
Откатываясь в сторону, Бен услышал выстрел и крик, похожий на рев раненого животного.
Даже не видя, он понял, что произошло: медсестра выстрелила в Анну, но Анна успела увернуться, и пуля попала в его израильского защитника.
Точно посередине лба Иегудии Малкина появилось красное овальное пятнышко, а сзади, там, где пуля вышла из черепа, взметнулся кровавый фонтанчик.
Анна мгновенно выстрелила два раза, и фальшивая медсестра выгнулась всем телом назад, а затем резко рухнула на пол.
И внезапно все стихло. В наступившей почти полной тишине Бен слышал отдаленное пение птицы.
– Бен, ты цел? – спросила Анна.
Он утвердительно промычал в ответ.
– О, Иисус! – воскликнула Анна, обернувшись и увидев, что случилось. Впрочем, она тут же резко повернулась обратно к двери.
Штрассер, одетый в бледно-голубой халат, скорчился на полу, закрыв лицо руками, и негромко скулил.
– Штрассер? – повторила Анна.
– Gott im Himmel, – простонал тот. – Gott im Himmel. Sie haben mein Leben gerettet![115]
Какие-то контуры. Бесформенные, расплывчатые, лишенные какого бы то ни было смысла и содержания, серые разводы, распадающиеся и растекающиеся в полное ничто, словно те узоры, которые рисуют высоко в небесах реактивные самолеты, когда их разгоняет ветер. Сначала возникло одно только ощущение, но без всякого осознания реальности. Ему было так холодно! Неимоверно холодно. Лишь в груди комом растекалось тепло.
И там, где было тепло, он чувствовал боль.
Это хорошо. Боль – это хорошо.
Боль была другом Архитектора. Болью он мог управлять, мог заставить ее утихнуть, когда ему это требовалось. В то же время присутствие боли говорило о том, что он еще жив.
А вот холод – это нехорошо. Это означало, что он потерял много крови.
Что его тело впало в состояние шока, чтобы уменьшить дальнейшую потерю крови: его пульс
