больше приводить!»
Алисе было горько. И, как это не прискорбно было сознавать, мать в кои то веки оказалась права. Отец был сволочью и гадом, не удосужившегося поинтересоваться, как живет дочь. Он даже ее не узнал, предпочитая лелеять свою толстомясую Людочку, которая ему даже родной не была. А Лариса его, несмотря на созданный вокруг уют и щедрый стол, была самой настоящей крысой. «Ты прямо фотомодель», – промяукала Алиса, передразнивая Ларису, вспугнув жирных голубей, копошившихся у ее ног на автобусной остановке. Попробовала бы ее Людочка есть раз в день, так тоже из жирной коровы превратилась бы в трепетную лань.
Еще пару дней Алиса, невзирая на здравый смысл, еще надеялась, что отец под каким-нибудь предлогом навестит ее и даст денег на учебу. Или хотя бы просто приедет и навестит свою единственную дочь. Но он так и не приехал. Алиса, распрощавшись с мечтой стать дизайнером, плакала ночью в подушку, с неожиданной злобой сознавая, что родной крови отец предпочел уютную норку с туго набитыми закромами.
После этой встречи, Алиса видела отца еще два раза. Второй раз в театре, уже после замужества, когда она блистала на приеме, посвященном премьере «Мастера и Маргариты». Она стояла в центре зала, под руку с мужем и принимала поздравления с кислой миной на лице. На прием она надела новые туфли, которые немилосердно натирали ее ноги, причиняя невыносимые страдания.
– Чего топчешься? – тихо спросил Мержинский на ухо. Алиса улыбнулась.
– Туфли жмут.
– Так сними.
– С ума сошел? – возмутилась Алиса. – В вечернем платье, с прической и босиком? Что обо мне люди подумают?
– А тебе не все равно? – осведомился супруг.
Алиса не ответила. Она едва не выронила бокал. Сквозь толпу с букетом наперевес к ней шагал отец. За ним семенила Лариса с приклеенной улыбочкой на лице, а поодаль маячила Людочка, еще более растолстевшая, с жирным прыщем на лбу, наливавшемуся помидорной красотой.
– Здравствуй, доченька, – оскалился Геннадий и сунул Алисе букет. Алиса холодно улыбнулась и подставила отцу щеку для поцелуя.
– Мы кажется, незнакомы, – не заметив ее реакции, произнес Геннадий и схватил руку Мержинского, тряся ее с невероятным энтузиазмом. – Геннадий, отец Алисы.
Мержинский перевел взгляд на жену. Алиса улыбалась вежливой дежурной улыбкой, от которой веяло холодом.
– А это моя жена и дочь, – сказал Геннадий и махнул рукой за спину. – Доченька, я так восхищен твоей игрой. Ты стала совсем другим человеком. Вот помню, как ты к нам приходила на пирог…
– Вот как? – с вежливым интересом произнесла Алиса. Мержинский выдернул руку из потных ладошек Геннадия и одним движением отодвинул его в сторону.
– Был очень рад познакомиться, – брезгливо вытирая ладонь белоснежным платком, произнес он. – А сейчас нам пора. Заходите к нам в гости.
Сгруппировавшихся Людочку и Ларису чета Мержинских миновала как ледокол с катером на буксире. Владимир растолкал их в стороны, таща Алису за собой, как на привязи. Она не удостоила любимых женщин отца даже взглядом, вышла на улицу с каменным лицом и только в машине разрыдалась.
Уже потом, через несколько месяцев, Алиса узнала от Гули, что отец все-таки приходил, с коробкой конфет, бутылкой дешевого коньяка и нечленораздельно мямлил в прихожей, что делает видеть дочь. Дальше прихожей его не пустили. Разговаривал с ним лично Мержинский, трепетно оберегавший покой жены. Коньяк забрал дворник, конфеты Гуля отнесла домой, поминая визитера недобрыми словами. От псевдошоколадных конфет у дочери Гули все лицо покрылось сыпью. Недоеденные конфеты полетели в мусор.
Последняя встреча произошла в Праге. Алиса впервые на тот момент выбралась в Европу. Ей все было в диковинку, и, хотя она старалась держаться бывалой путешественницей, весь ее ужас был отчетливо виден супругу. Страх Алисы перед заграницей его смешил. Владимир подтрунивал над женой, прогуливаясь с ней по улочкам Праги, с той нарочитой небрежностью, которая присуща очень богатым людям. И хотя на нем были обычные джинсы и простенькая с виду курточка, светский лев так и пер из его нутра.
– Ты похож на сытого добермана, – вскользь бросила Алиса. – А я рядом с тобой как линялая болонка.
– Ты не похожа на болонку, – с улыбкой возразил Мержинский.
– А на кого я похожа?
– На напуганную белую кошку с зелеными глазами, которая даже в ужасе нападает на своего обидчика боком….
Алиса удивлено округлила глаза. Владимир встал с деревянного стульчика кафе, который казался под его массивным телом совсем маленьким, и показал как кошка «нападает боком». Алиса рассмеялась, а парочка чехов в углу кафе громко зааплодировали.
Прага Алису потрясла своей таинственностью и величием. Ей все было в диковинку. Она с удовольствием ходила по узким улочкам пешком, хотя Владимир настаивал на том, что надо арендовать машину. Сам он бывал в Праге довольно часто, и город знал неплохо. Однако восторги молодой жены так захватили его, что он и сам первые два дня таскался за ней. С Карлова моста Алису пришлось тащить чуть ли не буксире. Стоя на нем, она почему-то представила себя слепой Деей из романа Гюго, и, хотя считала себя актрисой довольно посредственной, расчувствовалась и решила перечитать «Человека, который смеется» по возвращении домой. Правда, дожидаться своей очереди, чтобы прикоснуться к священной статуе Яна Непомуцкого, Алиса не стала. Владимир уже сучил ногами и ныл, что устал и хочет прилечь в отеле на их огромную кровать, и желательно еще на что-то способным. Алиса неохотно пошла за мужем. Она совсем не устала, ей хотелось еще погулять, тем более, что было не так поздно. Только вот погода подкачала. Моросил противный дождик, который, несмотря на свой пакостный характер так и не разогнал толпы туристов. По дороге в отель Алиса решила, что сегодня сполна вознаградит мужа за оказанное удовольствие, только из ее планов ничего не вышло. Пока она эротично наматывала на себя полотенце в душе, Мержинский уснул в кровати. Алиса вздохнула, скинула полотенце и пристроилась рядом. В номере работал кондиционер. Алиса зябко поежилась и поплотнее прижалась к жаркой груди спящего мужа.
На следующий день Володя бегать по готическим улицам отказался, предпочитая отоспаться. Он неважно себя чувствовал и остался в номере, сунув Алисе свою кредитку. Алиса отправилась гулять одна. Владимир объяснил ей, где купить проездные на все виды транспорта, сунул в сумочку сувенирные спички из отеля, и велел в случае чего звонить на мобильный или, если устанет, не париться с метро и трамваями, а брать такси и ехать в гостиницу. Если что – сказал он – покажешь спички шоферу, он тебя привезет. Вдруг попадется тормоз, не знающий русского.
– Даже как-то странно, – фыркнула Алиса в притворном возмущении, – живут тут, русский не выучили, лимита…
– Сталина на них нет, – хихикнул Мержинский.
Прогулка доставила Алисе настоящее удовольствие. Она никуда не спешила, перемещаясь по улочкам то пешком, то на трамвайчиках, ходивших с достойной восхищения точностью. Облаченная в черный брючный костюм Алиса не раз ловила на себе восхищенные взгляды и поначалу удивлялась: что тут такого? И только потом, приглядываясь к проходившим по улицам девушкам, поняла, что для Праги она чересчур элегантна. Местные девушки, даже очень миловидные, одевались так, словно на них всю ночь черти воду возили, и при этом ничуть не комплексовали. Алисе это не понравилось. Про себя она подумала, что выглядят они как пингвины после чумки. Но, увидев группу немецких туристок, отрывисто и громко выражающих свое мнение по поводу Праги и всего, из чего она состояла, Алиса переменила мнения и решила, что по сравнению с немками даже самые невзрачные чешские девушки – очень здоровые пингвины.
Такие сравнения Алису позабавили. Побродив по лавочкам и набив сумку бижутерией для себя, Женьки и Агаты, Алиса решила передохнуть и поесть. Правда, она была еще не очень голодна, но отказаться от рекламированных Володей кнедликов и Вепрева колеса она не смогла. И еще пиво, знаменитое чешское пиво, котрое в изобилии продавалось повсюду. И Алиса, которая пиво вообще не любила, не удержалась от
