— Батарея, по танкам… Прицел десять! Воды! В один из осенних дней он спросил старика:
— Где я? Как сюда попал?
— В баню-то? Война принесла, милый человек Война. Бой тут был недалеко. Немцы погнали нас хоронить трупы. Лето же. Заразы боялись. Раненых-то они добили. Тебя за мертвого признали. Мы с соседом нашли тебя под сосной. Видим, дышит человек. Спрятали до ночи в кустах. Потом привезли в деревню. Дней десять ты у меня лежал дома, а дальше стало невозможно: немцы в соседях поселились. А ты, на беду, все время команды выкрикивал.
— Где полк?
— Какой там полк! — безнадежно махнул старик рукой. — Вашего брата тут навалено видимо- невидимо. Сильно сшибались, видно. Там и танки сгоревшие. Один командир был с четырьмя полосками. Вроде бы полковник, по-старому.
— Где Красная Армия?
— Кто ж ее знает. Есть она, конечно. Газет мы не читаем. За радио немцы расстреливают. У них правды не добьешься. Если послушать их, так получается, что весь мир захватили.
Гусев не в состоянии был больше слушать. Значит, полк погиб. Погиб весь. Раз уж труп командира полка оставили, все понятно. Был бы в полку хоть один живой человек, не допустил бы этого.
Старик рассказал, что баня находится в четырех километрах от деревни на заброшенных торфоразработках. В селе стоят немцы, и ему опасно приходить сюда.
Всю ночь капитан не мог заснуть. Перед глазами вставали лица товарищей по полку. Уцелел ли кто- нибудь из них?
Горько было чувствовать себя беспомощным калекой. Левый глаз вытек. Правая нога беспрерывно ныла. Как жить дальше?
Приближалась зима. Сиротливо завывал осенний лес. Без конца висели на небе унылые лохматые тучи. Оголенные деревья по утрам покрывались инеем. Лишь изредка, да и то ненадолго, выглядывало солнце, и снова наступало ненастье.
Единственной отрадой в жизни капитана была пара синичек, которые постоянно прилетали и садились на корявый ствол кривой березы под окном ж, прыгая с места на место, подбирали съедобное. Что-то было чистое и милое между этими птичками. Они, видимо, только что спарились, не смели приближаться друг к другу, но и разлучаться не могли. Капитан целыми часами мог смотреть на них, но у маленьких птичек были свои неотложные дела в других местах.
Зато надоели мыши. С наступлением заморозков их набежало в баню столько, что от них не было покоя. Обнаглев, они среди белого дня бегали по лавкам, шныряли по пазам в стенах, забирались на полок, где лежал Гусев. Ночью он несколько раз просыпался: отвратительные твари пробегали по лицу.
Гусев прислушивался к каждому шороху, доносившемуся снаружи. Старик — его звали Карпом Ивановичем — не приходил уже пятый день. Что-то стряслось в селе. Неужели его убили или арестовали при попытке пробраться сюда? Какой ценой расплатишься тогда, капитан, за жизнь старика? А если придут немцы сюда, нет оружия не только защищаться, но и застрелиться.
Второй день Гусев ничего не ел. Тулуп, под которым он лежал, не грел его. Ночью стало невыносимо холодно и тоскливо. Страстно захотелось увидеть свет хотя бы маленького костра.
Сначала он поднялся на руках. Голова болела, кружилась, но терпеть было можно.
Осторожно, чтобы не потревожить ногу, он сполз на приступок, а потом на пол. На все это ушло, пожалуй, не меньше часа. Затем дополз до двери. В сенях нащупал несколько полен дров и перетащил их в баню. Но, пытаясь достать спички с приступка печки, уронил коробку. Он долго искал ее, ползая по полу. Наконец рука нащупала щель между половицами. Коробка застряла в ней, но извлечь ее оттуда было не так-то просто: сделай неосторожное движение — она провалится под пол, и тогда нечего думать о тепле.
Гусев отщепил от полена две лучинки и с их помощью вытащил коробку.
Иногда счастье приходит неожиданно. Когда дрова в печке разгорелись, Гусев увидел при свете пламени маленькую корзину. В ней оказалась картошка. Несколько штук он тут же зарыл в золу. Утолив голод, долго сидел, мешая угли проволочной кочергой.
Невольно вспомнилось июльское окружение полка. Ночью, когда, казалось, положение было безвыходным и немцы через громкоговорители требовали сдаться, состоялось партийно-комсомольское собрание. Люди, не выходившие из огня несколько суток, молча собирались на краю поляны в лесу. Никто не смел сесть. Знали: мгновенно заснут.
Немногословны были ораторы.
— Батарея поручила мне сказать: будем биться До последнего Снаряда, до последнего патрона… Если понадобится—зубами, — заявил Андрей Куклин.
Последним выступил командир полка. Когда он вышел на середину полянки с автоматом на груди и весь увешанный гранатами, по опушке леса прошел одобрительный шепот. Любили этого человека в полку, верили ему.
— Пока в мотострелковом полку есть хоть один человек, полк будет жить и бороться с врагом… Я отдал приказ: на рассвете атаковать противника и прорвать кольцо…
Как поверить тому, что не стало такого человека? Где и ты, Андрюша, буйная головушка? Жив ли ты, Коля Снопов, дружок?
Очень хотелось подняться на ноги и попробовать сделать хоть несколько шагов.
Опираясь на подоконник, он поднялся на левой ноге и перенес осторожно тяжесть на больную ногу.
— Врешь! — закричал он сам себе. — Будешь ходить! Есть солдат в мотострелковом полку! Мы еще будем воевать! Будем!
— Двести девяносто восемь, двести девяносто девять… Триста! — чуть не вскрикнул Гусев и свалился на лавку. Отдышавшись немного, он посмотрел в окно и улыбнулся: синички снова были на березке. Нахохлившись, они чистили перья. Давно их не было видно: стояли ненастные дни.
Сегодня, несмотря на начало зимы, по-весеннему грело солнце. Чистый снег искрился и сверкал нетронутой белизной.
Капитан устроился поудобнее и начал массировать больную ногу. В пользу или во вред все эти моционы и массажи, он не знал, но очень сильно хотел поскорее начать ходить, поскорее снова включиться в борьбу. Ради этого он готов был пойти на любые муки и лишения.
Карп Иванович появлялся теперь очень редко: немцы и полицаи строго следили за каждым человеком.
Если бы связаться с партизанами!
Однажды ночью, едва только он протопил печку и улегся под тулуп, раздался шум. Гусев кинулся к окну. При ясном свете луны он увидел на снегу следы санных полозьев.
Кто-то подъехал к бане.
«Немцы! Полицаи!» — подумал он и, схватив железную кочергу, стал лицом к двери. Единственное желание владело им: подороже продать свою жизнь.
Скрипнула дверь в предбаннике, раздался топот ног. Гусев поднял кочергу. Обидно погибнуть здесь в одиночестве, но раз пришло время, раздумывать нечего.
Свет карманного фонарика скользнул по стенам и остановился на Гусеве.
— Крепко же ты вооружился, — услышал он на смешливый голос Карпа Ивановича. — Ничего не скажешь.
Войдя в баню, старик зажег принесенную с собой свечу. Вслед за ним появился невысокий человек в дубленом полушубке.
— Здравствуйте, — сказал вошедший.
— Здравствуй, здравствуй, — сказал и Карп Иванович, садясь на лавку. — Поднялся вроде бы теперь. Что же намерен делать дальше? В примаки пойдешь или как?
— В какие такие примаки? — не понял Гусев.
— Примаки-то? А военные, которые остались в окружении. Деваться ему некуда. Устраивается у женщин вроде за мужа.
