повертев ее за правило, презрительно фыркнул:
— Ну и п-пистолеты… П-п-по воробьям бить… — Потом обратился к Николаю: — П-прибыл в ваше распоряжение для прохождения д-дальнейшей службы.
Поворот промелькнул, и. машина, не успев свернуть, ринулась к оврагу.
— Куда? — крикнул Николай, хватаясь за баранку, но опоздал. Кабина накренилась, и от сильного толчка он чуть не вылетел в снег. Машина остановилась, повиснув передними колесами над обрывом. Николай вы-брался на снег и спросил:
— Андрюша, как ты там? Цел?
— Кости целы. — Андрей уже не заикался, хотя стоило ему это больших и долгих трудов.
— А ты, Тарасов?
— Грудь… А так вроде бы ничего.
Андрей выпрыгнул из кузова и стал рядом с Николаем.
— Н-да, — рассуждал он вслух. — Нечего сказать, приехали. Начнешь раскачивать и полетишь вместе с этой торбой. Без трактора не обойтись. Эх ты, извозчик! Вздремнул малость? — повернулся он к шоферу.
— Хоть расстреляйте на месте. Больше трех суток баранку из рук не выпускал. Все мелькает перед глазами.
Во всей фигуре шофера было столько усталости и вины, что Николай поспешил прервать разговор.
— Хватит, Тарасов. Этим делу не поможешь. Ты пока садись в кабину и попробуй вздремнуть. Смотри только, чтобы радиатор не застыл. А ты, Андрюша, иди в деревню и попытайся найти трактор. Я буду ждать на дороге. Может, встретится проходящая машина.
Николай ругал себя за то, что в Москве не дал возможности товарищам выспаться. Но ведь и задерживаться нельзя было: события на фронте торопили.
Наступление под Москвой началось еще шестого декабря. После освобождения станции Дорохово Николай неожиданно получил приказ сдать горновьючные пушки и взамен их получить в Москве обыкновенные полковые. Отправив орудия, Николай и Андрей выехали на последней машине в артиллерийское управление фронта, а теперь, пытаясь сократить дорогу, застряли между Волоколамским и Можайским шоссе.
Часа через два послышался шум трактора.
— Коля! — раздался сквозь тьму и шум пурги голос Андрея.
— Я! Здесь!
Трактор на мгновение осветил дорогу и потушил фары.
— Тарасов! Приготовь трос!
Пока вытаскивали машину, прошло немало времени.
— Надо заночевать, Андрюша, в деревне.
— Придется. Не проехать в эту метель.
— Поищем квартирку. Хоть одну ночь поспим в тепле, — утешал себя Николай, раздосадованный неожиданной задержкой.
— Ко мне пойдем, товарищи командиры, — предложил тракторист.
— Спасибо. Не хотелось бы стеснять вас. И за эту помощь не знаю, как отблагодарить. Вон в какую погоду вам пришлось тащиться.
— Что об этом говорить! — вздохнул тракторист. — Мы здесь живем в домах. Сбоку не дует и сверху не каплет. Каково вам…
В деревне тракторист завел трактор и машину под крышу сарая. Николай помог закрыть ворота. Когда они вошли в избу, шофер уже спал, сидя на стуле. Хозяйка, пожилая женщина, стаскивала с него валенки. Андрей сидел у печки и стыдливо прятал костлявые голые ноги.
— Разморило бедного. Как сел, так и заснул, — сказала хозяйка, приглашая Николая раздеться и снять валенки.
— Спасибо. Хлопот вам с нами…
— Какие там хлопоты! Таня, принеси командиру папины валенки.
— Не надо. Не беспокойтесь, — запротестовал Николай.
— Как это не надо? — вмешался хозяин-тракторист. — Здесь, слава богу, не фронт. Можно посидеть по-домашнему.
Стройная невысокая девушка с двумя толстыми косами вынесла из-за перегородки валенки и поставила перед Николаем.
— Прошу к столу, — пригласил хозяин, скользя взглядом по орденам и медалям гостей.
— За здоровье, защитники наши, — поднял рюмку хозяин, когда все уселись за стол. — За победу.
— И за то, чтобы вы вернулись домой здоровыми, — поддержала хозяйка.
За ужином Андрей и хозяева разговорились. Николай почти не вмешивался в их беседу и только удивлялся умению друга быстро сходиться с людьми. Сам он сидел и наслаждался уютом и теплотой чужой для него семьи да поглядывал с завистью на этажерку с книгами. Как хорошо было бы взять хотя бы вон тот том Толстого и раскрыть его на любой странице…
Засиделись до поздней ночи. Николай не выдержал: извинившись перед хозяевами, подошел к этажерке, взял наугад какую-то книжку. И вместе с запахом бумаги и высохшего клея на него повеяло чем- то родным, хотя и далеким и недоступным. Но читать он не мог. Невольно думалось: удастся ли вернуться к книгам, к учению? Он старался не думать о смерти на войне, но от мыслей о ней все же не уйдешь. Мало шансов на то, что выйдешь целым. Вот ведь из тех, кто двадцать второго июня вступил в бой в составе батареи, в строю осталось меньше четверти. Не случайность ли то, что еще ходишь по земле?..
Утром его разбудил Андрей.
— Подъем!
— Проспали? Пурга утихла? — торопливо спросил Николай, увидев Андрея на ногах.
— Пурга утихла, но дорогу замело. Тарасов с хозяином на тракторе выехали расчищать. А нас молодая хозяйка зовет завтракать.
Когда Николай умылся, он не нашел на месте гимнастерку. Над ней мудрили Таня и Андрей, пришивая чистый подворотничок.
Николай только теперь разглядел. Таню. Это была полненькая блондиночка. Короткие пальцы ее работали проворно и уверенно, словно пришивать подворотнички к гимнастеркам было для нее привычной работой, а Андрей своими советами мешал ей. Откусывая нитку, Таня обнажила короткие ровные зубки.
— Самовар! — вдруг воскликнула она и кинулась на кухню. Андрей бросился за ней.
Через несколько минут Андрей вернулся. На вытянутых руках он нес кипящий самовар. За ним с чайной посудой вышла Таня. Она была смущена и растеряна.
Таня Николаю понравилась: за девичьей скромностью он почувствовал и силу и твердый характер. Голос чем-то напоминал Нину.
— Ну, Андрюша, нам пора, — сказал Николай, увидев возвращающихся хозяина и Тарасова. — Дорога расчищена.
— Дорога расчищена, — повторила Таня и с грустью закончила: — Тут до шоссейной недалеко…
В пути Андрей молчал. Николай не мешал ему: пусть помечтает. А там, кто его знает…
Зимнее наступление под Москвой продолжалось. Части армии, освободив Можайск и Бородино, в последних числах января перешли границу Московской областной начали очищать от гитлеровцев Смоленщину.
Андрей, полулежа на стволе пушки, просыпался и засыпал. Невыносимо мерзли ноги. Давно перемешалось в сознании представление о дне и ночи, о сне и бодрствовании. Сказочными и недосягаемыми казались времена, когда он мог ложиться, хоть и не разуваясь, на земляном. выступе в блиндажах. Казалось, не он, а кто-то другой имел такую прекрасную возможность.
В глубине леса, скрытая от воздушного наблюдения, стояла большая колонна машин, готовых по
