Эх, лучше бы я этого не делал, ибо то, что я увидел в следующий момент, потрясло меня до глубины души. Прасковья стояла ко мне спиной по колено в воде и расправляла свои мокрые волосы, растекающиеся непослушными прядками по ее хрупким плечам. Жаркое еще и очень близкое солнце, зависшее над болотами и как бы прикидывающее, где бы ему поудобнее разместиться на ночлег, щедро окатывало девчонку прощальным сиянием своих ярких лучей. Расплавленное золото струилось по ее волосам и стекало тоненькими огненными ручейками на неподвижную зеленоватую гладь озера. А капли воды на теле Пашки искрились и переливались всеми цветами радуги, будто само солнце, пораженное ее красотой, осыпало девчонку полными пригоршнями сказочных самоцветов. Зрелище, скажу вам, было действительно просто потрясающее: изящный девичий силуэт прямо на фоне большого слепящего ярко-оранжевого солнечного диска, окутанный легкой переливающейся лимонно-бирюзовой дымкой, в которой весело резвились алые, лиловые, изумрудные зайчики. И каждое движение девчонки разбрасывало вокруг мириады бриллиантовых брызг, которые рассыпались по слегка мрачноватой поверхности болотной воды, не тонули, а продолжали гореть и светиться, окрашивая все вокруг неповторимыми фейерверками. У меня аж дух перехватило! В какой-то момент показалось, что передо мной вовсе не обычная девчонка из периферии, а самая настоящая лесная нимфа или же фея российских болот, решившая после трудового дня искупаться в лучах солнца, чтобы зарядить себя его энергией, способной творить чудеса... Еще бы, ведь не могла же Пашка — эта вредная зазнайка — быть сейчас такой прекрасной! Нет, она явно не та, за кого себя выдает! Пораженный всем увиденным, я так и замер вполоборота, разинув рот и выпучив глаза. Конечно, я слишком надолго задержал свой взгляд на девчонке, и она, видимо почувствовав, что кто-то за ней подсматривает, резко обернулась, чтобы проверить, не ошиблась ли она. И какое благо, что мне все-таки хватило ума и сил в самый последний момент вернуть свое тело в исходное положение. От стыда и волнения кровь прихлынула к моему лицу, щеки и уши предательски запылали. Чтобы Пашка не догадалась, что я за ней подглядывал, я как можно спокойнее сказал:
— Паш, я уже все! Ты скоро?
— Да-да! Я сейчас. Подожди еще одну минуточку! — засуетилась девчонка, и я облегченно выдохнул, поняв, что она не заметила моего предательства.
Чуть успокоившись, я зачерпнул прохладной зеленой воды и с большим удовольствием пару раз плеснул себе в лицо, пытаясь потушить этот небывалый внутренний жар, а потом решительно вышел на сушу.
Пашка тоже уже шла мне навстречу, и ничего необычного в ней уже не было.
— Отчего у тебя такое красное лицо? — спросила она, внимательно поглядев на меня.
— Видать, обгорел. Или грязь болотная разъела, — смутился я и поспешно отвернулся.
— Пока в бучиле сидел, солнце жгло нещадно. А оно сегодня очень жаркое, почти как в Египте, — буркнул я, отжимая майку.
— Да, после купания это всегда острее ощущается, — сказала девчонка и добавила, прикладывая ладошки к своим розовым щечкам:
— Кажется, и я тоже подпалилась... Никогда еще так загорать не приходилось.
— Тебе это идет! — сделал я небольшой комплимент, желая хоть как-то загладить свою вину перед Пашкой. — А я вот жирный, поэтому всегда пылаю, как котлета на сковородке!
Пашка улыбнулась, и щечки ее стали заметно краснее. Сердце мое вдруг снова волнительно заколотилось, и я поймал себя на мысли, что хочу говорить этой девчонке только хорошие слова и что вся моя злоба куда-то исчезла, словно ушла во время купания в мутные воды этого мрачного болота. Передо мной снова возникал дивный силуэт посреди красного солнца, и я понимал, что Пашка — не простая девчонка. А вот какая — я еще толком не мог понять и разобраться. И еще меня жгло чувство стыда за тот свой поступок, когда я, нарушив свое слово, обернулся, подло проникнув в дивную тайну этой сказочной феи. Прасковья победила меня и в этот раз, и, что удивительно, я вовсе не обиделся на нее, а, наоборот, впервые испытал восхищение ею!
Я починил зажигалку и принялся собирать хворост для костра. Пашка сидела на камне и расчесывала моей расческой свои длинные волосы. Какая же она была красивая в те минуты заката! Даже наша классная прелестница Люська Белицина со всей своей любовью к французской моде и косметике не могла бы сейчас сравниться с ней.
Я не находил себе места от стыда и волнения: ведь я столько сделал зла этой девчонке, а она так покорно все это принимала... Да и какая же она оказалась классная! Боясь, что Пятница заметит, что со мной что-то происходит, я старался не глядеть на нее и не разговаривать, занимаясь делами. Быстро развел костер, сделал запас дров для него. Потом Пашка стала сушить над огнем свое платье и мою майку, а я ушел на другой край островка и принялся там за сооружение шалаша для ночлега. Когда я вернулся, уже темнело. Болото курилось густым призрачным туманом. Коряги, кочки, отдельные деревья принимали в нем тревожные очертания. Отовсюду слышались какие-то злобные и печальные звуки. Стало свежо. Резче запахло болотом. Пашка сидела у догорающего костра, глядела на огоньки и поглаживала свои волосы, уже собранные в привычные озорные косички. Я по-быстрому оделся и от теплой и сухой майки впервые за столько времени испытал большое наслаждение. Стали оживляться комары. Я кинул на уголья охапку сырой травы. Дым повалил
