я тебя полечу! — и протянула мне кружку с темно-коричневой дымящейся жидкостью.
Я пригладил намокшие волосы и принял посудину.
— Пей все сразу! Оно уже не горячее, я остудила.
Я понюхал. Запашок шел тот еще! Даже мой исстрадавшийся желудок подумал: «А стоит ли принимать еще и такое зелье на переработку?»
— Скажи «Господи, благослови!», перекрести и пей, — предложила Пашка.
— Ну, благослови, Господи! — прошептал я и бегло перекрестился.
— Нет. Погоди! — остановила меня девчонка. — Ну, кто же так крестится! Как говорила моя бабушка, крест — это самое святое! Его надо класть с трепетом, не спеша, желательно даже прямо чертить его на себе, тогда никакие злые силы нам не повредят и не приблизятся даже. Вот смотри, как надо! Берешь большой, средний и указательный пальцы и складываешь их вместе щепоткой, а остальные прижимаешь к ладони. Потом эти три пальца кладешь на лоб и ведешь линию вниз до живота. Хорошо, если даже будешь касаться тела. Главное, чтобы линия была прямая, ровная. Потом руку резко возвращаешь на правое плечо и опять не спеша ведешь к левому плечу. А затем можешь поклониться до земли... Понял?
— Угу! — отозвался я, внимательно следя за движениями изящных девичьих пальчиков.
— А то ведь, представляешь, какой крест кривой получается, когда люди кладут его как попало. Потыкают туда-сюда и все, точно гвозди вколачивают... А если проследить за рукой, то перекладины их креста получаются дугообразные. Разве на таком кресте мог бы висеть человек?! Это меня, помню, бабушка так делать учила. Лучше меньше, да лучше. Ну, давай, попробуй.
Я перекрестился так, как показывала Пашка, и с третьей попытки у меня получилось.
— Вот хорошо, молодец! Давай теперь пей! — обрадовалась Пятница.
— Благослови, Господи! — сказал я и не спеша перекрестился, а потом поклонился, коснувшись пальцами пола. Прежде чем выпить отвар, тихо спросил: — Паш, а Господь меня видит? Тут и икон-то нету...
— Господь везде видит, где бы мы ни были! Давай пей, а то совсем остынет...
Я выдохнул и залпом осушил всю кружку.
— Ну, как чаек? — весело спросила девчонка.
— Супер! — отозвался я, вытирая губы, и меня так передернуло, что Пашка невольно рассмеялась.
— Ну, вот и хорошо! — сказала она. — Теперь пойдешь на поправку. Ложись на топчан, отдохни, а я что-нибудь приготовлю нам поесть.
— А ты умеешь? — спросил я с надеждой.
— Конечно! А ты разве нет?
— Не-а! Яичницу, пожалуй, только и зажарю, ну, и тосты делаю.
— Ну, этим особо не наешься! — и Пашка укрыла меня шубкой.
— А дождь-то разошелся! — вздохнула она, взглянув на окошко. — Теперь нам еще день терять.
— Ничего. Летний дождь недолог. Завтра утром, вот только поправлюсь, взберемся на гору и станем махать шестами, пока нас из самого Екатеринбурга не заметят!
Пятница улыбнулась и пошла разбирать содержимое сундука. Там оказались чай, мешочек сухарей — ржаных и пшеничных, килограмм муки в пакете, пшено, гречка, горох, перловка, макароны, сухофрукты и... немного сушеной рыбы. И все это богатство было вполне пригодным к употреблению — не то, что мои «уральские следопыты». А на полке в жестянках были соль, лавровый лист, сода, сахар, перец, чеснок, горчица и немного постного масла. А вот в аптечке имелись йод, зеленка, марганцовка, бинт, вата, активированный уголь, вазелин, нашатырный спирт, капли для глаз, мазь от комаров, лейкопластырь и несколько таблеток аспирина, анальгина и панадола.
В избушке стало тепло и уютно. Я согрелся. В животе шла бурная возня: видно, Пашкино зелье гнало взашей всю хворь. Я лежал, слушал шум дождя и любовался девчонкой и тем, как она ловко и умело готовит нам завтрак, обед и ужин одновременно. Она варила кашу, жарила
