– А надо было мне.
– С какой стати? Ты же не акушерка, не повитуха.
– Могла бы стать, если бы не предпочла торговлю недвижимостью.
– И это при том, что ты от одного лишь вида крови падаешь в обморок.
– И ты тоже, – с готовностью парировала Сью Эллен. – Кстати, что это у тебя на шее?
– Попугайкины какашки.
– Фу, какая гадость! А ведь после обеда тебя ждет фотосессия, так что постарайся выглядеть прилично. Пожалуйста, не смотри на меня пустым взглядом, будто не понимаешь, о чем речь! Я же предупреждала еще вчера вечером. В обмен на проживание в образцовом передвижном доме тебе надо будет позировать для рекламного плаката парка «Ридженси».
– Что, прямо сегодня?
– Стоит ли откладывать на завтра то, что можно сделать…
Что правда, то правда. Каких только происшествий сегодня уже не случилось. А ведь день еще даже не добрался до середины.
– Я сегодня работаю.
– Коул непременно отпустит тебя пораньше. Правда, Коул? – Сью Эллен невинно похлопала голубыми кукольными глазами.
– Нет, золотко, не отпущу.
Так. Значит, он называл золотком всех женщин подряд. Оскорбительное, унизительное обращение, но в то же время странным образом обволакивающее, обтекающее, словно расплавленный темный шоколад. Особенно в исполнении чувственно-хрипловатого голоса и в сопровождении декадентской улыбки.
Как хорошо, что лично у Лины выработался твердый иммунитет к подобным выходкам.
Абсолютный, непогрешимый иммунитет.
Джинсовый парень ничуть ее не волновал, ни капли не трогал.
А странная дрожь внутри – конечно, результат нервного напряжения, а вовсе не ответ на соблазнительные манеры Коула или, прости Господи, на симпатичную задницу.
Доказать душевную стойкость могло лишь длительное непринужденное общение с опасным объектом.
– Я останусь здесь и продолжу работу, – твердо заявила Лина. – А фотосессию вполне можно перенести.
– Вот уж не ожидал, что придется соперничать за твое время с фотографами, – заметил Коул, едва Сью Эллен покинула приемную – так же возбужденно, как и появилась.
– Речь идет всего лишь об одном снимке.
– Подобное уже доводилось слышать.
– Скорее всего, ты сам говорил так какой-нибудь бедной девушке, разбивая надежды на постоянство. – Ох, как неловко! – Прости. Забудь, что я произнесла эту глупость.
– Ни за что. Крайне заинтригован пристальным вниманием к моим отношениями дамами. Можно сказать, одержимостью.
– Никакой одержимости.
– Тогда как же расценивать последний комментарий?
– Исключительно как результат неучтивого поведения попугая. – Лина схватила еще несколько салфеток и принялась оттирать шею. Ах, до чего же хотелось в душ! В горячий! С мылом и мочалкой!
– Сомневаюсь, что невоспитанностью птички можно объяснить безапелляционность.
– Перестань приклеивать ярлыки.
– И к тому же стремление командовать.
– Ну ладно, признаюсь: порой действительно грешу оттенком властности в манерах. Но вот насчет безапелляционности ни за что не соглашусь.
– Эди пожаловалась на твою грубость.
– Да эту наглую миссис Дабронович надо отхлестать, как провинившуюся лошадь! Нет, лошадей хлестать нехорошо, некрасиво и несправедливо. А потому следует сказать иначе: неплохо бы этой особе подальше прогуляться по короткому пирсу. – Старую поговорку часто повторяла мама, но ничего более оригинального в голову не приходило.
– И чем же бедняга так не угодила?
– Говорит дочери, что та толстая!
Ответ явно озадачил.
– Всего-то? Но это еще не преступление.
– Что именно? Быть толстой или обвинять в этом собственного ребенка?
– И то и другое. Слушай, пациенты ждут. Сделай милость, постарайся больше никому не грубить, ладно?
– Так точно, начальник.
– Да, здесь я действительно начальник. Попрошу об этом не забывать.
Забыть этого человека и без предупреждений было бы нелегко, даже если бы очень захотелось.
– Забавный выдался денек? – поинтересовался шериф Натан Торнтон, лучший друг Коула. Вечером, после работы, приятели встретились в «Таверне Ника».
Коул кивнул:
– Да. Говорят, «Уайт сокс» сегодня выиграли. Так что на твоей стороне все основания для торжества.
– Торжествую. – Натан с удовольствием пригубил любимое пиво «Хайнекен». – Однако я имел в виду другое: Джулия ведь едва не родила прямо у тебя в приемной.
– Да уж, скучать действительно не пришлось.
– Слышал, у тебя новый администратор. Кто она?
– Учитывая должность шерифа и широкий кругозор, логично предположить, что ты уже и сам знаешь.
– Эй, парень! На эти снобистские штучки меня не возьмешь, – не сдавался Натан. – Впрочем, действительно кое-что знаю. Это та самая особа, которая била тебя в школе.
– Прекрати! – Замечание обидело Натана, хотя Коул прекрасно понимал, что приятель намеренно дразнит его. – Я был всего лишь глупым мальчишкой.
– Ну так расскажи о ней. Говорят, работала моделью в Чикаго. Если это не сплетни, то какого черта она делает в твоей клинике?
– Работает администратором.
– Нечего сказать, чрезвычайно логичный карьерный ход.
– Если честно, Лина особенно не распространялась насчет причины возвращения. Кажется, арендовала передвижной дом рядом с сестрой. На условиях какого-то бартера.
– И что же может означать таинственный бартер? – с подозрением уточнил Натан.
– Наверняка не то, о чем ты подумал.
– А откуда тебе известно, о чем именно я подумал?
– Для меня твои мысли – открытая книга, – гордо заявил Коул.
– Неужели?
– Конечно.
– Раз так, поведай, о, всемогущий! О чем я думаю сейчас?
– О том, что злишься. А еще о том, что хочешь снова помериться силами в армрестлинге, но боишься в очередной раз проиграть.
– Это не мои мысли, а твои мечты. Запомни мужское правило номер четыре: никогда не принимай бой, который не способен выиграть. Но давай лучше поговорим о Лине. Что скрывается под бартером?
– Она согласилась сняться для рекламы парка передвижных домов.
– Когда-то это место называлось стоянкой для трейлеров.
– Теперь политкорректность требует иного названия. – Коул глотнул «Будвайзер» прямо из бутылки; – Как бы там ни было, а сегодня днем в клинику влетела Сью Эллен и принялась лопотать что-то насчет рекламы и фотосессии. Что тебе известно о владельце этого парка?
