вписывался в образ вождя. Умный, хитрый, прозорливый, могучий, как буйвол, с железным здоровьем и стальными нервами, прирожденный лидер. Правда, косноязычный и грубый до безобразия – но это, видимо, издержки производства. Всю свою сознательную жизнь он имел дело с представителями волчьей породы и командовал одиозными типами, которые этих представителей прилежно давили.
Толстому гвоздю приходилось туговато. Написанную мною речь ему почитать не дали – она даже в общих чертах не вписывалась в тему передачи. На простые вопросы он отвечал односложно, с грубоватой прямотой, а вопросы, выходящие за уровень его компетенции, с ходу переадресовывал мне, балуя аудиторию вполне респектабельной длиннющей фразой:
– Эмр-р… Ур-р… Полагаю, этот вопрос более полно раскроет мой уважаемый коллега. Концептуальных расхождений в этом аспекте у нас нет, так что…
Такую замысловатую для Бо конструкцию он явно где-то подслушал, записал и вызубрил – я ему ничего подобного не диктовал. Но в целом получалось очень даже недурственно – я с ходу ввинчивался в тему и пространно философствовал, радуя собравшуюся публику. Это я умею, не зря соответствующую боевую кличку в свое время получил.
Так бы мы и болтали мило до конца передачи, если бы вдруг Зое Васильевне не пришло на ум обратить внимание на литературную подкованность гвоздя. Знаете, наверно, как это бывает в процессе передач: что читаете, кто больше нравится из авторов, какой стиль более всего отвечает мировоззренческой позиции, да почитайте на память что-нибудь щемящее из Ахматовой или Асадова…
– Стихи? – Бо мучительно наморщил лоб и беспомощно зыркнул в мою сторону – переадресовка в данном случае была неуместна. – Стихи… я это… А! Во: «…все мы, народ калмыцкий, любим вино и пляски, ой дарьки-дарьки – хорошо! Все мы, народ ойратский, любим потом подраться, ой дарьки-дарьки, хорошо!» Годится?
Публика в студии откровенно потешалась – весело им было с Бо. Хихикали, смеялись, переговаривались – атмосфера была явно не зажатая и где-то даже праздничная. Зоя Васильевна заслуженно радовалась – передача шла как по маслу, и во многом благодаря ее личному мастерству.
– А нашего великого современника вы, надеюсь, знаете? Нашего знаменитого земляка…
– А у нас их навалом, – приосанился Бо. – Амур-Санан, Сян-Белгин, Джимбинов, Аксен Сусеев, Эрендженов… который из них?
– Ну что вы, в самом деле! – досадливо поморщилась Зоя. – Самого великого! Ну? Члена Союза писателей России, народного поэта Калмыкии, который является рупором демократии…
– Это кто? – озаботился Бо. – Ну-ка, намекните?
– Неужели не догадываетесь? – ужаснулась ведущая. – Ну подумайте, пожалуйста…
Я знал, о ком идет речь, и замешательства Бо не понял. Видда Новкугульти – пожалуй, наиболее известный в России калмык докирхановской эпохи. Член всего, что только доступно, народный поэт, мыслитель, лауреат Государственной премии СССР и так далее – интеллигенция российская его знает. Правда, народный поэт до странности хорошо ужился с новой властью и посвятил остаток жизни славословию молодого хана, но это уж, как я полагаю, личное дело каждого, в какой маразм впадать на старости лет. Человек пережил депортацию, массовые репрессии, гнет сталинского режима, возможно, видит в молодом хане некое знамение новой эпохи, надежду на демократические перемены и так далее. Кроме того, добрый хан подарил поэту роскошный дворец, в котором можно с успехом разместить крупный детский сад, так что…
– …певец степных просторов, безжалостный клеймитель произвола властей и тоталитарного режима… Да неужели не знаете?!
– Клеймитель? – Бо почесал нос, взгляда не поднимал – видимо, стыдно было ему. – Клеймитель… Я вообще… такое слово – в первый раз…
– Видда Новкугульти! – торжественно объявила Зоя Васильевна. – Неужели не знаете?!
– А-а-а… Этого – знаю. – Бо вдруг странно прищурился и как-то весь подобрался – как старая толстая рысь перед прыжком. – Читал. Могу на память. А?
– Сделайте одолжение, – оживилась ведущая. – Что за стихотворение?
– Это не стих. – Бо нехорошо подмигнул аудитории, и я насторожился: вел он себя так, словно собирался из пулемета полоснуть или как минимум долбануть кого-нибудь по черепу, а возможно, и ногой.
– Это цитата – я ж сказал… Двадцатипятилетней давности. Слушайте: «…Великая русская литература всегда смотрела на мир любящими глазами творца. Она создавалась чистыми руками, но не подлым пером Фаддея Булгарина. К сожалению, последний оказался не бездетным. Герострат был, Солженицын – есть. Но Герострату не платили за поджог храма, Солженицын берет. Однако даже замутненный злобою разум его должен бы понять, что пытающийся вдуть жизнь в червивую залежь фашизма обычно кончает всенародным презрением…»
Видда Новкугульти – народный поэт Калмыкии…
Аудитория на несколько секунд замерла. Я от неожиданности прикрыл ладонью рот: вот это речь! Для косноязычного Бо выучить такую безразмерную цитату – настоящий подвиг! И вопрос: откуда вообще толстый выкопал эту ужасающе скандальную цитату? Это что же такое вообще? С трудом верилось, что народный поэт, жертва сталинских репрессий, мог такое сказать про собрата по перенесенным страданиям – Солженицына!
– Есть такое дело! – отвязно воскликнул кто-то из собравшихся, нарушая неловкое молчание. – Читали мы эту статейку!
– Господи… Да что вы такое говорите?! – Зоя Васильевна пошла пятнами и сделала оператору знак – тот послушно остановил запись. – Вы… Вы соображаете, что говорите?
– Я за слова отвечаю, – веско сообщил Бо, доставая платок и утирая лоб – упрел, бедолага, толкая речь. – Передача выйдет – пусть он на меня в суд подаст. Я выиграю.
– Ничего он не подаст! – заверил из аудитории бесстрашный интеллигент, поддержавший Бо. – Что написано пером, не вырубишь топором! Зоя?
– Никакого суда не будет, – решительно заявила Зоя Васильевна и тут же в три приема выхлебала стакан воды. – Гхм-кхм… Фу ты, господи… Я это вырежу, сразу говорю. Тимофей Христофорович – вы не думайте… просто у нас… ну вы понимаете, да?
– Да вы не оглядывайтесь на меня – работайте, – покровительственно разрешил плешивый москвич, опять зевая. – Это ваши дела. А вообще – отрадно. Отрадно, что человек интересуется историей культуры своего народа, и вообще…
– Откуда? – спросила ведущая, морщась так, словно ей в трусики сунули лягушку. – Откуда вы это взяли?
– Дочка в Интернете нашла, – не стал скрытничать Бо. – На принтер скинула. Ревела, дура, как будто умер кто… Потом мне дала. Там и ссылки есть – из каких газет… Хотите – звякну дочке. Адрес в смысле…
– Да нет, я не про то! – досадливо скривилась Зоя Васильевна. – Какой адрес, о чем вы?! А вот вы… Вот вы – бизнесмен… новый… эм-м…
– Руководитель охранной фирмы, – подсказал Бо. – В смысле – зачем оно мне надо?
– Да – зачем вам это? Вам что – больше заняться нечем?
– Мне есть чем, – сурово отчеканил Бо. – Но как раз
Зоя Васильевна на этот раз не нашла что возразить – Бо вообще умеет быть убедительным, когда захочет. Аудитория смотрела на гвоздя по-особенному: кто-то прятал глаза, кто-то готов был аплодировать, а пара взглядов наполнились явным негодованием – даже во мраке студии стало заметно.
Вот такой душевный прорыв. Именно прорыв, а не порыв. А я и не подозревал, что мой толстый терминатор способен испытывать такие сложные околопатриотические чувства.
Хотя, может быть, тут просто вышло наложение: обычная реакция характера на необычную обстановку и наличие зрителей. Просто Бо любит называть вещи своими именами, не терпит витиеватостей и недомолвок. Сидели бы мы с ним в парилке, вякнул я об этом поэте что-нибудь хорошее, а Бо почесал бы задницу варежкой и обложил бы его в три этажа. И через «твою мать» объяснил бы мне, в чем дело. И –
