розы.
– Вот, Ася, – с наигранной веселостью Жуль показал на цветы и поставил их на свой стол. – Представляешь, сегодня утром приходил вчерашний ревнивец и бурно извинялся за свое хулиганское поведение. Выдал мне приличную сумму денег за причиненный ущерб и даже зачем-то притащил букет роз! И вазон подарил! Дорогой вазон, я в «Тысяче мелочей» такой видел! Жена-то его и вправду в филармонию каждый вечер ходила, причем вместе с мамой ревнивца! Мама показала ему точно такие же абонементы с дырочками, как и у жены. – Шеф огладил цветы руками и отошел на шаг, словно любуясь ими.
Значит, эти розы предназначены вовсе не мне...
Значит, это просто извинение за вчерашний скандал.
Слезы опять навернулись на глаза.
– А-апчхи! – звонко чихнул Педоренко. – А-апчхи! Да что же это такое, Тимофей Федорович?! Неужели опять... Чхи! – Нас его покраснел, лицо пошло алыми пятнами, из глаз ручьем полились слезы. – Господи, ну зачем, зачем вы притащили сюда эти жуткие, вонючие розы! Я с утра лекарств наглотался, гимнастику сделал, подышал правильно, все было так замечательно... – Он выхватил из портфеля бумажный платок, закрыл им лицо и ринулся вон из кабинета, успев гундосо прокричать: – Обязательно вызову вас повесткой в прокуратуру! Все показания должны быть запротоколированы!!
– Браво, Константин Эдуардович, – захлопал в ладоши Нарайян. – А то он сегодня уж больно здоровенький, до вечера бы не отстал!
Жуль шутливо нам поклонился и приказал:
– Давайте, подробно рассказывайте, что еще удалось узнать.
– Господи, Аська, ну что у тебя с лицом?! – воскликнул он, когда я закончила рассказ о встрече с Анжелой в «Зажигалке».
– Пилинг. Глубокий.
– Ой, как не вовремя! Я был на церемонии кремации, и мне удалось разговорить ближайшую и, похоже, единственную подругу Милды. Ее зовут Евгения Рябова, она не имеет никакого отношения к театру, работает в школе, учительницей начальных классов. Я уговорил Рябову после церемонии зайти в кафе. Она рассказала, что в жизни Милды в последнее время случилось радостное событие. Она обрела сестру! Не родную, правда, а сводную, по отцу, но для Милды это стало настоящим потрясением. Милду вырастила одна мама, отца своего она никогда не видела. Мать рассказывала ей что-то про первую студенческую любовь, ошибку молодости и так далее. И вот, с месяц назад к Рябовой пришла радостная Милда и сообщила, что у нее нашлась сестра – очаровательная, восхитительная, очень талантливая, на три года моложе ее. А главное – похожа, похожа на Милду, как две капли воды. Сестру звали Катей, фамилия у нее по мужу Самойленко. С мужем, правда, Катя давно развелась. Она нашла Милду через адресный стол, мотивируя свой поступок тем, что ни у нее, ни у Милды на всем белом свете не осталось ни одной родной души, и они должны держаться друг к другу поближе. Матери у них умерли, отец тоже скончался два года назад. Милда была на седьмом небе от счастья. Говорила, что сестра хорошо поет, и собиралась похлопотать, чтобы ту устроили работать в театр музкомедии. Но не успела.
Рябова рассказала, что в тот день, пятнадцатого июня, у Милды был выходной, спектаклей с ее участием не было. Утром Милда позвонила Евгении и сказала, что поедет к сестре на дачу. Баня, речка, природа и все такое... Милда была очень веселая, но пожаловалась, что у нее какие-то нелады с машиной. Рябова обеспокоилась, посоветовала взять такси, но Милда ее заверила, что ничего страшного, сегодня она отъездит, а завтра отгонит машину в сервис. Под конец разговора Милда вдруг сообщила, что очень скоро разбогатеет. И пообещала подробнее рассказать об этом подруге, когда вернется. Все. Вечером Рябова узнала, что Милда разбилась. Ей сообщил об этом молодой человек Милды. Он танцор из театра, очень любил Милду, но та все оттягивала замужество, говорила, что не готова к семейной жизни.
Самое интересное, что эта Катя Самойленко на похороны не явилась. Рябова видела ее фотографию, знала, как она выглядит, поэтому высматривала в толпе, но увы... Как найти эту Катю, неясно, но есть единственная зацепка, друзья мои! Милда как-то обмолвилась, что сестрица ее – страстный игрок и частенько посещает казино под названием «Империал».
– «Империал»! – потрясенно воскликнула я. – Казино, в которое заходил Лавочкин!
– Точно! А я как-то сразу и не сообразил... – уставился на меня шеф. – Неужели, Лавочкин по уши в этой истории?! Ася, давай с тобой сегодня вечером сходим в этот «Империал». Если я прав, и женщина, которая приходила к нам заказывать алиби – Катя Самойленко, я... узнаю ее. Чем черт не шутит, вдруг она появится там? – Жуль повернулся к окну и... кажется в его глазах промелькнула боль.
Отчего-то она промелькнула именно сейчас, когда стало ясно, что женщина, зацепившая его – мошенница, а не тогда, когда он узнал о ее гибели...
– Может быть, вы один туда сходите? – деревянным голосом спросила я шефа.
– Понимаешь, Ася, если я пойду туда один, мне будет труднее незаметно наблюдать за залом. А так – пришла влюбленная парочка развлечься, это выглядит очень естественно. Играть в рулетку мы не будем, просто посидим в ресторане. Да и две пары глаз лучше, чем одна. Жаль, что у тебя такая катастрофа с лицом. Ну как, ты согласна поехать со мной?
– Я у вас работаю, Константин Эдуардович. Что скажете, то и сделаю. Куда скажете, туда и поеду.
Внутри у меня словно образовался кусочек льда, я чувствовала его где-то в районе солнечного сплетения. Говорят, именно там живет у человека душа.
Этот лед холодил, вызывал озноб, и никак не хотел таять, несмотря на тридцатиградусную жару.
– Вот и отлично! – обрадовался Жуль, проигнорировав мою обреченно-безжизненный тон. – Сходи домой, перекуси, переоденься и сделай, сделай что-нибудь со своим лицом, Ася! Оно напоминает бесформенный подгоревший блин! Что обо мне подумают в самом крутом заведении города?
Я соскочила с подоконника так, чтобы коленкой задеть вазу с цветами.
Ваза с грохотом приземлилась на пол, разбилась на множество разнокалиберных, разноцветных осколков, вода мигом впиталась в ковролин, образовав на нем темное большое пятно. Розы желтым веером рассыпались у моих ног.
– Басова! – заорал шеф. – Ну ты и... ну ты и... неосторожная!!! Только порядок в офисе навели!!! Компьютеры вот-вот должны подвезти, а ты... Вазон! В хлам! Вдрызг!! Вдребезги!! Тьфу!!!
– Я уберу, – сухо пообещала я.
– Ой, да иди ты, иди домой! – Жуль замахал на меня руками. – Ешь, одевайся, собирайся и штукатурься! В десять вечера жду тебя у «Империала»!
– Пойду покемарю, пока компы не привезут, – сказал Нара и, переступая через цветы, пошел в свой кабинет, к своему диванчику.
Есть не хотелось. Ничего не хотелось.
Я побрела к своей машине, еще не зная, как убить время до десяти вечера.
Салон был раскален солнцем. Я плотно закрыла все окна, завела движок и включила кондиционер.
Что делать?
Домой ехать не хотелось. Мысль о том, что пока я буду приводить себя в порядок, по комнатам будет слоняться полуголый, расслабленный Яша, не приводила меня в восторг.
В машине постепенно становилось прохладно. Я попробовала поболтать с бабкой, но она упорно молчала. Такие минуты затишья случались с нею и раньше, всегда совпадая с какими-то моими трудностями и душевными метаниями. Обычно, в таких случаях, я покупала цветы и ехала на могилу бабки. Спустя минут десять после того, как я появлялась на кладбище, голос бабки возвращался и начинал пилить меня, что цветы я купила вовсе не те, которые она бы хотела, что цветов этих вовсе не обязательно было брать четное количество, что я должна понимать, что пока о человеке помнят, пока с ним разговаривают, советуются, нельзя с полной уверенностью сказать, что его нет.
С кладбища я всегда возвращалась просветленная и довольная. Дела налаживались, сомнения проходили, жизнь возвращалась в привычное русло, с привычными комментариями бабки всех моих поступков и мыслей.
Решив, что пришло время навестить бабулю, я купила цветы и поехала к ней.
На кладбище, в кронах высоких деревьев, неприлично весело щебетали птицы. Здесь было прохладно и
