тихо. Жара, городской шум, смог, суета, остались далеко в стороне, – за забором, ограждающим территорию мертвых.
– Привет, бабуль! – Я положила цветы на могилку. – Соскучилась по тебе! Сейчас подмету здесь, поставлю цветочки в воду и поболтаю с тобой.
– Зачем ты купила бледно-голубые гвоздики? – ожил голос бабки. – Они, наверное, еще и голландские?! Да в них удобрений больше, чем непосредственно самих цветов! Холодные, бездушные, словно пластмассовые! И опять ровно шесть штук!!
– Не ворчи! – засмеялась я. – Тебе не угодишь. Если бы я принесла семь красных роз, ты тоже осталась бы недовольна.
– Но ведь ты не принесла семь красных роз, откуда ты знаешь?!
– Знаю и точка.
– Ну хорошо, ладно, спасибо! – неожиданно смирилась бабка.
Я взяла веник, припрятанный за оградкой, подмела гранитную плиту, протерла портрет на памятнике, выбросила старые цветы и поставила в пластиковую бутылку с водой новые. Потом скинула босоножки и устроилась на скамейке с ногами.
– Асечка, кажется, ты запуталась, – грустно сказала бабка.
– С чего ты взяла?! – возмутилась я.
– Не забывай, я нахожусь в такой форме существования, что скрыть от меня ничего невозможно.
– Тогда ты должна знать, что...
– Что Константин Жуль не твой человек.
– Не смей так говорить!
– Не забывай, я нахожусь в той форме существования, что ты не можешь мне ничего запретить, а я могу говорить все, что вздумается! – Бабка захохотала.
– Давай не будем ссориться, ведь только что помирились!
– Давай. Тебе нужно срочно поехать куда-нибудь и перекусить, иначе испортишь желудок.
– Не хочу есть.
– Хочешь! Не зарабатывать же гастрит из-за того, что в твоем доме поселилось какое-то чмище с матерщинной фамилией!
– Бабуля! Ты не можешь знать слово «чмище»!
– Я теперь тут все знаю, – вздохнула бабка. – И прям не знаю, куда от этих знаний деваться.
Я глянула на часы. Было около восьми – на сборы для похода в самое дорогое заведение в городе оставалось чуть более двух часов.
– Ладно, бабуль, мне пора. У тебя тут теперь полный порядок.
Я помахала портрету рукой, взяла сумку и пошла по дорожке к воротам.
Птицы прекратили свой веселый галдеж, а верхушки деревьев стал трепать внезапно поднявшийся ветер. Вокруг не было ни души, только памятники – старые, покосившиеся, почти падающие кресты и огромные, монументальные постаменты, отсвечивающие мрамором или гранитом. Даже в смерти нет у людей равенства...
И вдруг я услышала чье-то тихое бормотание. Голос был спокойный, мужской, он с кем-то беседовал, но ответа не получал и солировал в негромком шелесте листвы, которую теребил ветер.
Меня одолело жуткое любопытство. Я замедлила шаг, огляделась и заметила, что неподалеку, у скромной могилы с деревянным крестом сидит парень и, размахивая руками, говорит что-то, обращаясь к памятнику. Я улыбнулась. Значит, не одна я, как сумасшедшая, разговариваю со своей умершей три года назад бабкой. Значит, есть еще люди, которые верят, что, закончив земное существование, их близкие не уходят...
Я подошла ближе, прислушалась...
– Я прямо не знаю, как мне выкручиваться, – расслышала я слова.
Парень, сидевший ко мне спиной, показался очень знакомым.
И голос этот я слышала...
– Понятия не имею, батя, что делать! – Парень руками обхватил голову. – Меня подставили так, что от этого дерьма теперь не отмоешься. В милицию что ли идти?! Да не могу я в милицию! – вдруг во весь голос заорал он. – Что ты в этом, бать, понимаешь, что?! У меня спарринги каждый день, тренировочные бои! Я заявлен на претендентский бой! Если я его выиграю, то смогу сразиться в официальном бою за звание чемпиона мира! Батя, я не могу сейчас в милицию, ты пойми! Дело получит большую огласку, меня начнут таскать на допросы, журналисты переврут все факты и обстоятельства, мое имя начнут трепать на каждом углу и чемпионства мне не видать! А самое главное, батя, она, она больше не сможет относиться ко мне хорошо!! Я очень, очень боюсь ее потерять, хотя, в общем-то, у меня ее никогда не было... Я боюсь ее, люблю ее, любуюсь ею издалека, мечтаю о ней, ну ты же все знаешь про это, бать... Только если я стану чемпионом мира, только тогда у меня появится шанс....
Я рассмеялась. Я узнала его.
– Здравствуйте, Щит! – вышла я из-за дерева. – Как странно, что мы с вами здесь встретились!
Он подскочил со скамейки и покраснел так, что его смуглая кожа стала пунцовой. А на шее сильно задергалась какая-то жилка, выдавая бешеный пульс. Вот уж не думала, что такие сильные и тренированные парни способны так испугаться на кладбище. Впрочем, скорее, он смущен тем, что...
– Не волнуйтесь, – успокоила я его. – Пожалуйста, не волнуйтесь! Я сама только что точно так же разговаривала со своей бабушкой, которую похоронила три года назад. Я понимаю! Я вас так понимаю! Поверьте, я не побегу рассказывать журналистам о нашем с вами маленьком сумасшествии! Тут похоронен ваш отец?!
Краска, заливавшая щеки Дьяченко отлила, и он сделался таким бледным, словно собрался грохнуться в обморок. Жилка на шее продолжала пульсировать.
Я почувствовала себя очень неловко.
– Извините, не хотела вас напугать.
– Я не напуган. Я удивлен. – Дьяченко вздернул вверх подбородок. Кажется, он хотел показаться мне выше своего среднего роста. На нем были синие джинсы и черная майка-боксерка, открывавшая смуглые мускулистые плечи. – Действительно, странно, что мы с вами здесь встретились, – пробормотал Щит, подхватывая со скамейки маленькую поясную сумочку, темные очки, ключи от машины с брелком сигнализации и быстро закрывая калитку оградки. – В любом случае рад вас видеть, но, извините, тороплюсь, тороплюсь! – Он сказал это официально-вежливо и оттого очень обидно. И быстрым шагом направился к тропинке, ведущей к воротам.
Я тут перед ним про бабушку, про тайну, про свое понимание, а он: «рад вас видеть, но тороплюсь, тороплюсь!» От возмущения я в горле ощутила комок. Чертов кикбоксер! Говорят же, что спортсмены тупые! Я тут вся из себя Мисс, улыбаюсь ему, сочувствую, а он...
Я посмотрела на его удаляющуюся спину, а потом на памятник, возле которого он сидел. На портрете был изображен дядька средних лет, с небольшими залысинами, приятной улыбкой и лучистыми, смеющимися глазами. «Якушев Григорий Акимович. 1938-2005» – было написано под фотографией.
Якушев!
Я быстро вытащила из сумки свидетельство, найденное в доме Бубона.
Якушев Григорий Акимович!
Так вот почему это имя мне показалось знакомым! Его могила недалеко от бабкиной, я не один раз проходила мимо, фамилия примелькалась!
Но почему Дьяченко называл его батей?.. Почему он так называл человека, свидетельство о смерти которого я нашла в доме Бубона?! Почему Щит так испугался меня? Почему...
Самого Бубона убили три дня назад на берегу реки Радунки. А нос, его накладной нос, я обнаружила на территории Дворца Спорта, где большую часть времени проводит на тренировках Дьяченко.
Мое бедное сердце заколотилось у горла, а несчастная голова готова была развалиться на части от разрозненных, страшных выводов, которые напрашивались сами собой. Да еще ветер разгулялся совсем не на шутку, и верхушки деревьев зашумели уже не умиротворенно, а тревожно и угрожающе.
– Стойте! – крикнула я Дьяченко. – Пожалуйста, подождите, нам надо поговорить!
Дьяченко на мгновение обернулся и вдруг побежал. Я побежала за ним, но он бежал все быстрее и