занимается акробатикой и один раз — тайским боксом. Таня, покажи тетям, чему ты научилась на акробатике!
Танька, с большим вниманием следившая за дележом привезенного нами тортика, неохотно вышла из-за стола и прямо на лохматом веревочном ковре исполнила кувырок вперед, но немного не рассчитала и задела пяткой ножку Иркиного стула. Модный тонконогий стул нервно дернулся, Ирка покачнулась и уронила себе на колени кусок пропитанного вареньем бисквита.
— Отлично, Таня! — похвалила дочку гордая мать.
— Отлично! — хихикнув, повторила я.
— Но тайский бокс показывать не нужно! — поспешно сказала Ирка, вытирая салфеткой испачканную коленку.
Юная акробатка с радостью вернулась за стол и занялась тортиком.
— Анюта, скажи нам, как большой знаток городских спортивных заведений, нет ли среди них такого, куда пускают только мужчин? — спросила я.
Танька, успевшая набить рот бисквитом, перестала жевать, посмотрела на меня с укором и перевела встревоженный взгляд на Анку. Очевидно, любящая мать злоупотребляла показательными акробатическими выступлениями дочки, рефлексивно реагируя на слово «спорт».
И Анка действительно сказала:
— Таня, покажи тетям, чему еще ты научилась на спортивных заня…
— Давайте чуть позже! — перебила ее Ирка. — Хочется, знаете ли, отследить кувырки со всем вниманием, не отвлекаясь на трапезу.
Таня посмотрела на нее с признательностью — ей явно хотелось все свое внимание посвятить десерту.
— Так что у нас с закрытым спортивным клубом? — напомнила я.
— Есть у нас клуб «Геракл» в Доме офицеров, так вот он доступен только для представителей сильного пола, — ответила Анюта. — Об этом клубе можете Сашку нашего расспросить, он там уже года три занимается. В свое время не пошел в спортклуб, где девушки бывают, потому что стеснялся своей хилости. А когда накачал мускулатуру, уже не захотел менять зал — привык.
Тут я должна сказать, что Анютин старшенький смотрится воплощенной мечтой девчонок и скульпторов. Парень сложен как Аполлон, и в то, что он когда-то был хиляком, поверить трудно.
— Саша! — тут же гаркнула бесцеремонная Ирка, неприлично охочая до халявного мужского стриптиза. — Покажи тетям, как ты накачался в спортклубе!
— Его сейчас нет, — сказала Анка и вздохнула. — Сашка, пока Дима в больнице, и дома почти не бывает, и в институте не показывается. Он сейчас фактически один отцовской фирмой рулит. Кто-то же должен делами заниматься!
Мы с Иркой недоуменно переглянулись. Нам-то казалось, что в этой ситуации Дмитрия должна была заменить сама Анка. Ирка, вон, в своей фирме наравне с Моржиком пашет, да и я работаю ничуть не меньше Коляна. Однако Анюта идеи феминизма никогда не разделяла, и то, что старший сын самоотверженно подставил свое едва накачанное мускулистое плечо под пошатнувшийся папин бизнес, не казалось ей проявлением героизма.
— Ничего, Сашка не маленький уже, почти восемнадцать лет! — сказала она. — И, кстати, в делах фирмы разбирается не хуже папы. Дима ведь давно решил, что Сашка станет его полноправным компаньонам, как только ему стукнет восемнадцать. День рождения у Сашки в январе, так что он всего на три месяца раньше ожидаемого в бизнес вошел.
Я кивнула. Анка уже рассказывала юмористическую историю о том, как ее Дмитрий пять лет назад основал фирму «Торопов и Сыновья». Анюта тогда как раз ждала второго ребенка, и врачи уверили ее, что будет мальчик. Дима на радостях даже написал какой-то особый устав, согласно которому каждый из сыновей по достижении восемнадцати лет имел бы право на свою долю в бизнесе. Увы, в назначенный срок выяснилось, что за характерный признак мужского пола близорукие доктора на УЗИ упорно принимали петельку пуповины. У Анюты родилась дочка, но Дима не пожелал изменить название семейной фирмына «Торопов и Дети» или «Торопов и Потомки». Впрочем, Анка, смеясь, говорила, что тема множественности наследных сыновей не будет закрыта до тех пор, пока они с Димой не выйдут из детородного возраста окончательно и бесповоротно.
Поскольку речь зашла о детях, я продолжила разговор сенсационным для Анки сообщением о том, что у покойной Маши Петропавловской остался ребенок. Анюта ничего о малыше не знала и очень взволновалась.
— Как же так?! Ребенок! У Машки родился ребенок, а она мне ни слова не сказала! Почему? — запричитала она.
— Может, стеснялась, что родила без мужа? — предположила Ирка. — По нынешним временам это почти нормально, но рядом с тобой, такой семейно-благополучной, Маша могла чувствовать себя неудачницей.
— Точно, она говорила, что мы с ней слишком разные, чтобы продолжать дружить, — огорченно припомнила Анюта. — А сколько сейчас Машиному малышу?
— Около шести месяцев, — сказала я. — Он родился в конце апреля.
— Значит, год назад, когда мы отмечали Сашкино семнадцатилетие, Машка уже была глубоко беременна! — ахнула Анюта.
Ирка попыталась быстренько подсчитать, на каком сроке Маша Петропавловская была в декабре прошлого года, но запуталась в пальцах и беспомощно уставилась на меня. К счастью, я в отличие от торговых работников не привыкла полагаться на счетные машинки и сохранила приобретенную в первом классе способность производить простые арифметические действия в уме.
— Она была на четвертом или на пятом месяце.
— Ничего себе! А я ничего не заметила! — удивилась Анка и тут же полезла за семейным фотоальбомом, чтобы во всех подробностях рассмотреть изображение изрядно беременной подружки на групповом снимке с дня рождения Сашки.
Разумеется, мы с Иркой тоже проявили интерес к этой фотографии — и тоже не нашли в наружности Маши Петропавловской явных признаков «интересного положения». Осиной талией Анкина подружка похвастаться не могла, но и толстухой не выглядела. Правда, толком разглядеть ее фигуру не позволяло клетчатое платье модного балахонистого фасона. Под плотным длинным «колоколом» из яркой красно-синей шотландки свободно можно было спрятать не только ожидающегося ребенка, но и парочку вполне готовых младенцев!
Я рассматривала групповое фото с большим интересом — мне еще не доводилось видеть Марию Петропавловскую «при параде». Ведь за водкой в ларек она бегала неумытой растрепой, а посмертно, да еще после вынужденного купания в пруду, и вовсе выглядела так, что страшно вспомнить.
Но год назад Маша Петропавловская была очень симпатичной женщиной, хотя особого сходства с Анкой я не заметила. На фото подруги стояли рядом, так что было видно: Анюта и выше, и стройнее Маши. Обе брюнетки, но у Анки гладкие длинные волосы собраны в элегантный низкий узел, а у Маши озорные девичьи кудряшки свободно распущены по плечам. Лицо у Анюты ярче и интереснее (спасибо косметологам и визажистам), зубы ровнее и белее (да здравствует современная стоматология!), зато у Маши улыбка более естественная, очень милая, только почему-то грустная…
— Кажется, твоей подруге было не слишком весело на вашем семейном празднике, — сказала я Анке.
— Еще бы! — сокрушенно вздохнула приятельница. — Мои домашние ее не очень-то жаловали. Муж, мягко говоря, никогда не одобрял нашу дружбу. Он считал, что Машка — бестолковая дурочка и неудачница, и не упускал случая поучить ее, как нужно жить. А Сашка смотрел на отца и копировал его манеру с подростковым максимализмом, обращался с Машей то пренебрежительно, то откровенно грубо.
— И ты еще удивлялась, что старая подруга не хочет с тобой встречаться? — не выдержала Ирка.
Анка снова вздохнула:
— И на Сашкин праздник она приходить не хотела, пришлось долго уговаривать.
— В тот день Машу тоже кто-то обидел? — предположила я, продолжая рассматривать снимок.
