— Мой благоверный, кто же еще! — Анюта постучала ноготком по фигуре мужа. — Фотограф для лучшей композиции хотел поставить Диму между нами, но он отказался и демонстративно отошел подальше от Маши. Видите, какой надутый стоит? Да и она обиделась…
На фотографии действительно по-настоящему радостно улыбался только герой дня — именинник Сашка. Дмитрий хмурился, Анка безуспешно притворялась счастливой, а Маша с трудом сдерживала слезы. Прочих гостей праздника я в расчет не брала, так как никого из них не знала.
— А Танюшка ваша где же? — не найдя других знакомым лиц, спросила я.
— Таньки с нами не было, — ответила Анюта. — Сашка заявил, что семнадцать лет — возраст уже не детский, и настоял, чтобы мы отмечали его день рождения в ночном клубе. Танька осталась дома, с няней, но мы ей большой кусок праздничного торта привезли. Вкусный торт был, дочь?
— Вку-у-усный! — изображая восторг, зажмурилась Танька.
— И красивый! — добавила Анка, снова показав на фото.
Красивый и вкусный торт держал в руках именинник. Кондитерское изделие в виде низкого гоночного автомобиля лаково блестело шоколадной глазурью, отражающей огоньки горящих свечек.
— Краси-и-ивый! — восторженно пропела Танька.
У меня было свое мнение на этот счет, но я мудро оставила его при себе, ибо Анюте вряд ли понравилось бы услышать, что утыканный свечками автомобиль наводит меня на мысли о ДТП. Если бы приземистый гоночный автомобиль влетел под самосвал-лесовоз, то после опрокидывания кузова и обрушения на крышу болида бревен общая картина была бы именно такой! Особенно если бы начался пожар, воспламенивший упавшие бревна…
Я потрясла головой, отгоняя пугающее видение, и сказала первое, что пришло в голову:
— А кто все эти симпатичные люди? Ваши родственники?
— Это моя мама, Сашкина бабушка, а это Димин отец, — с готовностью завела Анка. — Это Сушкины, наши кумовья, это дядя Петя…
— А вот тетя Маша! — помогла маме Танька. — Я ее платье запомнила.
— Машу тетя Лена знает, — отмахнулась Анка. — Это Владимир Петрович, Сашкин тренер… Стоп! Танька, как ты могла запомнить платье тети Маши? Тебя же с нами не было?
— А я ее платье потом видела, — гримасничая, ответила Танька. — Некрасивое такое, на одеяло похоже!
— Какое еще одеяло? — непонятливо нахмурилась Анка.
— Нянино! У няни есть такое одеяло. В клеточку! Она его на прогулку в парк берет, чтобы не мерзнуть на лавочке, — объяснила маленькая болтушка. — Называется «шотландский плед». Теплое одеяло, но не красивое, мне не нравится. Я тетю Машу спросила, зачем она сшила себе платье из одеяла, мы с няней таким только укрываемся, а тетя Маша засмеялась и сказала, что одеяльное платье тоже укрывало двоих — ее и маленького.
— Маленького? — тупо повторила Анка.
— Ну ребеночка! — Танька подкатила глаза и засюсюкала. — Холесенький такой, малюсенький, как пупсик!
— Татьяна, перестань гримасничать и ломать язык! — рявкнула Анка.
Она потерла лоб и беспомощно призналась:
— Ничего не понимаю… Когда это ты видела Машу с ее пупсиком?
— Когда мы с няней после тренировки шли! На остановку, — охотно ответила Танька. — Мы через парк шли, чтобы короче, а там Сашка был. И тетя Маша. Сначала они целовались, а потом Сашка пупсика из колясочки вытащил. Я думала, это кукла, и закричала: «Дай поиграть!»
— О боже, — пробормотала Анна, бледнея на глазах. — Что такое…
— Аня, спокойно! — Ирка на удивление быстро сориентировалась и подставила оседающей подруге стул. — Ты чего это? Зачем расстраиваться из-за детской болтовни?
— И в самом деле, — пробормотала Анка, озираясь по сторонам. — Танька, где твоя няня? Позови ее, быстро!
И сама же заорала:
— Юля! Ю-ля!!!
— Честно говоря, я тоже ничего не понимаю, — шепнула мне Ирка. — Из-за чего весь этот сыр-бор? Что тут происходит?
— Кажется, скандал в благородном семействе! — шепнула я в ответ. — Сейчас все узнаем.
Юля прибежала на зов с поварешкой в руке. С поварешки капало красным, а от няни пахло борщом. Ирка зашевелила ноздрями, а я — мозгами. Еще до того, как испуганная Анкиным воплем няня приступила к обстоятельному докладу о событиях недельной давности, у меня сформировалось некоторое представление о происходящем. Было очевидно, что с тетей Машей Петропавловской связана некая тайна — то, что англичане называют «скелетом в шкафу», и в результате простодушной детской болтовни этот скелет вот- вот вывалится наружу.
— Хоть бы никого не задавил! — пробормотала я, озабоченно глядя на Анку.
Рассказ няни подтвердил мои подозрения. Откровенно нервничая под тяжелым взглядом хозяйки, Юля призналась, что Танька ничего не придумывает. Все было — и незапланированный марш-бросок через вечерний парк на троллейбусную остановку, и еще более неожиданная встреча в аллее со старшим братом и чужой тетей. И поцелуи тоже были — Юля сама видела, как Маша чмокнула Сашку, а тот нежно баюкал извлеченного из коляски младенца.
— Почему я узнаю об этом только сейчас? — железным голосом пробряцала Анка.
— Простите, Анна Викторовна, — совсем смешалась Юля. — Меня Саша очень просил ничего вам не говорить. Да и как я могла рассказать? Это было бы как-то… некрасиво! Лезть в чужие личные дела…
— Чужие? — с горечью обронила Анка.
— Мы ведь совершенно случайно их увидели, только потому, что Сашенька в светлом был, — промямлила Юля и виновато замолчала.
— Не иначе, в белой спортивной куртке? — тихо спросила я и перевела сочувственный взгляд с потупившейся няни на ее расстроенную хозяйку. — С олимпийскими кольцами на спине…
— Да-а-а, вот это, я понимаю, драма! Настоящий бразильский сериал! — возбужденно тарахтела Ирка, в бешеном темпе вращая ложку в кастрюльке с соусом.
Она спешно сооружала спагетти по-милански — одно из своих коронных блюд быстрого приготовления — для стихийно образовавшегося ужина на две семьи.
В противоположность энергичной подружке я весьма меланхолично крутила ручку мельнички, перетирающей в порошок разноцветные перечные зерна. При этом я прислушивалась не к болтовне Ирки, которая, как неутомимая мельничка, второй час подряд перетирала одну и ту же тему, а к звукам, доносящимся из гостиной. Там Масяня с дядей Моржиком смотрели священный фильм про Буратино, который запасливый ребенок привез с собой из дома.
Моржик наслаждался этим шедевром детской кинематографии впервые и потому с неподдельным интересом смотрел на экран и слушал Масины комментарии. Колян, который после двух десятков добровольно-принудительных просмотров при одном имени Буратино сам деревенеет лицом до состояния говорящего полена, совершал вечерний променад с хозяйской собакой. Выгуливать здоровенную овчарку гораздо спокойнее, чем маленького ребенка. Восьмилетний кобель Томка в отличие от пятилетнего мальчика Масяни не имеет привычки донимать сопровождающее лицо бесконечными «почему?».
«И никогда не галдит как базарная баба: «Кошмар! Ужас! Что в мире творится!» — недовольно добавил мой внутренний голос.
— Нет, ты мне скажи, что с мужиками происходит, а? Кошмар! — не унималась Ирка. — Моржику моему под сорок уже, а он вздумал в зайчиков играть — седина в бороду, бес в ребро! Анютиному Сашке всего семнадцать — и он туда же!
— В семнадцать это как раз нормально, — заметила я.
— Нормально было бы хороводиться с девками, которые в перспективе станут добрыми женами! — парировала подружка. — А связаться с бабой, которая в два раза старше, — это совсем не нормально!
— Не будь ханжой, — поморщилась я.
— Я не ханжа, просто очень сочувствую Анке. — Ирка наконец выключила огонь, убрала с плиты
