задвинули.
«Действительно, как же теперь будет?» — подумал Денисов и не смог сдержать сожаления:
— Да, не повезло.
— Не повезло? Или ты в самом деле считаешь это случайностью? — она засмеялась, как закудахтала. — Вот наивняк! Молодец Андрюшка, так и нужно дурачков учить.
Андрюшкой окрестили Борзых, по имени пылящегося в магазине игрушечного солдатика, такого же лакированного и деревянного.
— Не болтай глупостей! — вскрикнул Денисов и услышал в ответ новое кудахтанье. По всей видимости, она все же была права. Как-то подозрительно быстро отстал Андрюшка от их клуба. Сначала убеждал, потом грозил, и вдруг — как отрезало. Им бы насторожиться и подумать, не затеяли ли чего — да где там? Все умничали, документами прикрывались, права качали. А он решил вон как просто.
Огорченный Денисов поковылял к выходу, находиться рядом с торжествующей Валентиной было сейчас невмоготу. На скамейке у подъезда сидел дядя Гриша и курил самокрутку. Иных табачных изделий он не признавал.
— Что, парень, отставка нынче вышла?
Денисов виновато шевельнул костылем.
— Да я не про то, — пыхнул он дымком. — Не схотели, значит, чтоб у нас свой человек в Кремле был, али забоялись, как думаешь?
«Вот и ему стало ясно, без подсказок», — укорил Денисов себя за недогадливость, а вслух сказал:
— Они против Микулина… о-от… Борзых говорил, что его все равно не пропустят.
— Это почему так? Мужик он справедливый, опять же молодой, не чета нынешним старперам. Справился бы… Вот, головой трясешь, а настоять не мог. А почему? Живья у вас теперь мало, одне моторы да гетеродины, от них только чих и никакой душевной стяжки. Раньше, когда люди при конях служили, они друг за дружку крепко стояли — все за одного! Видел кино про мушкетеров? То-то! А потому что ребята не на бронетранспортерах. Вот у нас случай был. Решили комэска отправить на новое место служить. Он против, мы тож, просим: оставьте командира, но к нам ноль внимания. Мы обиделись, но вида не подаем — служба. Зато лошадки нашу обиду почувствовали и забастовали. В строй не становятся, команд не слухают. Комиссар озверел, людей с другого эскадрона пригнал — инспекция на носу, а все без толка. Пришлось комэска обратно вертать.
У дяди Гриши таких баек великое множество. Послушать, так они только и делали, что за справедливость боролись. На самом же деле сидели с прижатыми ушками и орали: «Эх, хорошо в стране Советской жить!» В лагеря и то с песнями шли, весельчаки… Денисов с трудом гасил поднимающееся раздражение.
— Ты обожди, — предупредил дядя Гриша его намерение уйти, — не паникуй раньше времени. Сколько, говоришь, людей нужно собрать, триста? Так мы и без твоих солдатиков соберем. Нашим галантеркам все одно нынче без дела маяться, магазин-то закрытый. Старичков агитну, посетители наедут, им тож полдня обратного автобуса дожидаться. Соберем! Народ у нас хоть и ленивый, а в дураках оставаться не любит. Кругом разговор за свободу, нам же по-прежнему только свою волю изъявляют.
Денисов слушал с усталой снисходительностью. Совсем наш казак разум потерял, ну настоящий всадник без головы. Надеяться на такую неорганизованную массу, как женщины и пенсионеры, после того как не удалось собрать даже часть батальона. Но тот, похоже, настроился на решительные действия. Денисов не стал отговаривать, а поковылял в штаб, надеясь узнать какие-либо новости. Их было немного, но одна прямо-таки поразила: звонили с объектов и спрашивали относительно собрания — там, оказывается, никакой тревоги не объявлялось. По счастью, дежурил молодой лейтенант, не научившийся принимать самостоятельные решения и обещавший уточнить ответ. «А где уточнить, когда никого из начальства нет?» — недоумевал он. Денисову показалось, что удача сама плывет в руки, там хоть и немного людей, но все добавка к здешним казакам.
— Нечего ломать голову, — наставительно сказал он лейтенанту, — приказа никто не отменял, собрания тоже… о-от. Так что пусть едут.
Вот теперь-то пришлось завертеться. Все легло на него: помещение, музыка, регистрация, выступления… Попросили бы объяснить, что подвигнуло на действие, не смог бы. То была какая-то неподотчетная сила, заставляющая вступиться за себя, за товарищей, за всех, кого до сих пор считают быдлом и твердят о государственной необходимости не выходить из загона. Так думал, наверное, не только он, потому что к назначенному сроку клуб стал заполняться.
Первыми пожаловали несколько обязательных стариков, за ними потянулись женщины, многие с детьми, тут же устроившими крикливую возню. Подошли две машины с объектов, сразу стало легче — появились помощники. Заметное пополнение произошло после прихода автобуса, приехавшие поспешили сюда в надежде прояснить обстановку. И все же до требуемого представительства было еще далековато. Можно, конечно, потянуть время, но зал уже выражал признаки нетерпения и подходил к той критической черте, когда утомленные ожиданием люди начинают подумывать об уходе.
Дядя Гриша потянулся к столу президиума:
— Давай, парень, начинай, остальные подойдут позже.
Денисов застучал по графину, шум начал постепенно стихать. Он уже готовился объявить об открытии, когда у входной двери возникло оживление. Там появилась его жена Валентина с большой коробкой в руках. «Товар… товар привезли», — поползло по залу. Денисов застучал снова, но шум не стихал. «Сапоги… польта… туфли…» — прорывались голоса.
— Тихо! Нонче магазин закрыт, — громко крикнул дядя Гриша.
— А может, открыли. По случаю праздника… демократии…
Зал притих, переваривая услышанное, тут-то и прорвался топот бегающей по проходу малышни. Дети или взрослые, кто в такую минуту разберет? Люди вскочили и бросились к выходу. Первыми приезжие, народ привычный и добычливый, за ними свои. На крики здравомыслящих, пытавшихся остановить бегство, не обращали внимания. Вскоре зал опустел наполовину. Это был конец.
На Денисова навалилась какая-то тяжесть, он почувствовал, как задрожала нога. Денисов сел, уронил голову на руки и неожиданно для себя заплакал — верно, сказалась бессонная ночь и напряжение последних часов. Было горько, обидно, как от детских ран, и как в детстве, не чувствовалось стыда.
Когда Ветров узнал о происшедшем, он сразу позвонил Алишеру. Тот заклокотал в ответ булькающим смехом:
— Что и требовалось доказать.
— Нужно не доказывать, а разобраться в том, что случилось.
Алишер тяжело вздохнул.
— Нам никак не договориться. Ты — про случайности, я — про систему. Не такая уж она у нас примитивная. Завтра батальон вернется на место и сможет выдвигать в депутаты, кого захочет. Поезд, правда, уже уйдет. Пока же проведению собрания не помогло даже личное знакомство с генералом Ильиным. Нет, каков наш милый друг? Я его, честно говоря, недооценил. С магазином так это вообще режиссерская находочка…
— Ну, уж здесь-то Сергей ни при чем, — твердо сказал Ветров.
— Как знать… Только не пытайся провести расследование и выяснить, кто давал указания. Получишь новый тбилисский вариант. Систему нельзя победить примитивными средствами, она надежно застрахована от таких любителей, как мы с тобой. Нужно сначала достигнуть уровня ее выживаемости…
Господи, как же здорово научились мы рассуждать. На все имеем объяснения, хвалимся проницательностью, умением исчислять негативные последствия, так что в конце концов предпочитаем не действовать вообще. Но кто же будет налаживать жизнь, если мудрые отойдут в сторону?
И потом, ну, не может Серега заниматься недостойным обманом. Он, который еще в училище закалял свой характер и всегда хранил верность данному слову, не способен вести двойную игру. Ветров уверен в этом. Ему вообще кажется странным, что Алишер так предубежден против старого друга и пытается свалить на него всякую неудачу. Пусть он лучше вспомнит, сколько доставалось Сереге из-за своей твердости, вплоть до разрыва с коллективом.
— Это когда же? — удивился Алишер.
