уже первые лодки, и скоро приплывут пароходы.
В один тихий погожий день, когда солнце, словно вспомнив о лете, было ярким и тёплым и с самого утра ни разу не пряталось, к Павлику прибежал Шурик.
— Хочешь с нами рыбу ловить? Папка к лодке пошёл, а я за тобой побежал. Хочешь?.. У нас удочки есть, и я целую банку червяков накопал.
Мать легко отпустила Павлика, узнав, что Шурик собрался на рыбную ловлю вместе со своим отцом. Они поплыли и были, наверно, первыми рыбаками, вышедшими в молодое море. Уплыли далеко. Когда Павлик оглянулся назад, домики Порт-города показались ему маленькими, словно игрушечными.
Отец Шурика бросил якорь — камень на длинной верёвке, — лодка остановилась, и они закинули удочки. Поплавки спокойно лежали на воде, и тогда, чтобы поддразнивать рыбу, отец Шурика стал изредка подёргивать свою удочку. Павлик стал тоже поддразнивать и почувствовал что-то тяжёлое, будто кто-то схватил под водой конец лески и не отпускал от себя.
— Опять язь! — обрадовался Павлик.
— Подсекай, подсекай, — торопливо зашептал Шурик.
И Павлик подсёк. Чтобы ему помочь, отец Шурика перехватил у него из рук удочку и стал вываживать попавшуюся рыбу. Она хотя и не сопротивлялась, но шла тяжело. Шурик держал сачок, готовясь подцепить им рыбу, как только она покажется около лодки. Павлик затаив дыхание ждал. И — что же это такое?.. У него удивлённо расширились глаза. На крючке его удочки висело старое ведро с дырявым проржавленным дном и большой вмятиной на боку.
— Вот так улов! — засмеялся отец Шурика.
Смеялся и Шурик, а Павлик ещё раз посмотрел на вытащенное ведро и узнал его.
— Шурик! — крикнул он. — Мы тут дно очищали, чтобы море не было белым, помнишь? Я тогда ведро это видел.
Отец Шурика осмотрелся и сказал:
— Мы, похоже, на Ракитинском огороде находимся. Или на Рыбацкой улице.
— На огороде, — решил Павлик. — Ведро там валялось.
— А наш дом был примерно вон в том месте, — указал отец Шурика в сторону, где так же ровно разлилась вода.
«Чудно, — подумал Павлик, — на огороде рыбу ловим».
И поймали. Сначала клюнуло у самого старшего рыбака. Он вытащил подлещика. Потом ка-ак рвануло поплавок у Павлика, и он приподнял окунька. Шурик завистливо смотрел на них и не заметил, что у него на крючке уже давно сидит маленький ёрш.
Рыба словно знала, к кому идти: к большому рыбаку — покрупнее, к Павлику — поменьше, а самая маленькая — к самому молодому из рыбаков.
А ещё через день Павлик вместе с гурьбой ребят плавал по морю уже не на лодке, а на настоящем буксирном пароходе. Капитаном на нём был Вовкин дядя. Ему нужно было привезти от горного берега баржу с кирпичом. Они плыли, а под ними был старый город. Ребята стояли на носу буксира и всё время всматривались в воду, стараясь увидеть хоть какие-нибудь признаки города, но так ничего и не увидели.
9. ЗОЛОТАЯ КНИГА
Вовка сказал, что в гидростроевском клубе есть золотая книга. Она большая, очень красивая и сделана, наверно, из чистого золота. Потому так и называется — золотой.
В ней — золотой вставочкой и золотыми чернилами — написаны имена самых лучших людей гидроузла, и ключ от шкафа, в котором хранится эта книга, находится у самого директора клуба.
— А мы там есть? — спросил Павлик.
— Кто мы? — не понял Вовка.
Павлик хотел спросить, — записаны ли в такую книгу они, ребята, но почему-то смутился.
— Не знаю, кто там есть, а мой папа записан, — с гордостью сказал Вовка.
— А мой? — ревниво спросил Павлик.
Этого Вовка не знал. Сам он такой книги не видел. Это учительница в классе говорила, что в золотой книге гидростроевцев записан его отец и что поэтому ему, Вовке, стыдно получать двойку за кляксы.
Павлик нетерпеливо ждал возвращения отца с работы, чтобы узнать, записан ли он в золотой книге.
— Не интересовался я этим, сынок, — улыбнулся отец.
Тогда Павлик решил: наверно, потому он так уклончиво ответил, что не записали его. Как же так? А Вовкиного отца записали. И стало обидно.
С этого дня мысль о золотой книге не давала Павлику покоя. Он два раза подходил к гидростроевскому клубу и заглядывал в дверь. Даже самого директора видел, но спросить не решался. Если бы пойти вдвоём с кем-нибудь, тогда можно быть посмелее. Хорошо бы с Вовкой пойти, но он в школе. И Павлик решил поговорить с Минькой.
Минька прыгал около большой сосны, росшей недалеко от дома. Он был в боксёрских перчатках и бил сам себя. Увидев Павлика, он обрадовался.
— Давай — кто кого? Мы с тобой так ни разу и не дрались. Давай, а?..
— Ещё чего выдумаешь?! Очень мне нужно драться! — отказался Павлик. — Лучше пойдём со мной.
И сказал ему о золотой книге.
— Пойдём, Минька, спросим. Книга большая, в ней много листов. Может, и твой папа тоже записан. Пойдём!
Минька согласился, но только боялся, как бы директор не прогнал их.
— Ничего, — обнадёживал его Павлик. — Мы ведь только спросим про книгу.
Директор клуба сидел в своём кабинете за большим столом и читал газету. Он недоуменно посмотрел поверх очков на протиснувшихся в дверь ребят и показался таким строгим, что Минька попятился назад. Павлик удержал его шёпотом упрекнув:
— Эх ты, забоялся!
— В чём дело? — спросил директор, отложив газету.
Минька вздрогнул, а Павлику сразу стало жарко и у него пересохло во рту.
— Нам… мне… Вовка Курганов говорил… — начал он и запнулся.
— Какой Курганов? Что говорил? — наморщил директор переносицу и от этого стал ещё строже.
— Уйдём, Павлик, — шепнул Минька.
Директор услышал их шёпот и немножко подобрел.
— Ну, ну, смелей. В чём дело? — поднялся он из-за стола, и Павлику показалось, что директор даже улыбнулся. — Вы кто такие? Откуда?
Не прошло и минуты, как директор, узнав, зачем они пришли, усадил их в большие кресла, засмеялся, а вовсе не стал ругаться или прогонять.
— А читать-то вы умеете? — спросил он.
Павлик переглянулся с Минькой и ответил:
— Короткие слова я умею. А Минька — нет. Мы ещё не учимся в школе. Вы покажете нам книгу? Она правда, что золотая?
— Правда, — сказал директор, — потому что в ней — имена золотых людей.
— А сама книга?
— А сама книга обыкновенная, бумажная, но в хорошем переплёте, — сказал директор и направился к большому шкафу, стоявшему в простенке между окон.
— Бумажная, — разочарованно протянул Павлик.
А чего ж Вовка врал?
Минька подавал ему знаки, — сидеть тихо, помалкивать, и Павлик засопел носом, сразу наполовину
