потеряв интерес к какой-то обыкновенной бумажной книге.
— Ну, давайте посмотрим, — сказал директор, держа в руке большую, похожую на альбом книгу в коричневом переплёте с какими-то золотыми буквами. — Как фамилия твоего папы и кем он работает? — обратился он к Павлику.
— Шофёром работает. А фамилия — Лобанов.
— Говори точнее, — сказал директор. — Шофёров на стройке много. Он в какой автоколонне?
Этого Павлик не знал.
— Так как же мы будем искать? — недоумевал директор. — Тут фамилии по строительным участкам указаны.
Павлик и Минька встали на свои кресла коленками и подались ближе к столу, чтобы лучше рассмотреть книгу.
— А вы моего папу найдите, — сказал Минька, видя, что с отцом Павлика происходит заминка. — Его фамилия Иванов.
— Так, — кивнул головой директор. — А он кем работает?
— Сварщиком.
Но строительного участка Минька тоже не знал, и директор с явным сомнением покачал головой.
— У-у, брат, а Ивановых на стройке, наверно, ещё больше, чем шофёров.
Но он всё же раскрыл книгу и пробежал глазами по первым листам.
— Вот есть Иванов, — сказал он, и Минька обрадовался, а Павлик завистливо посмотрел на него. — Иванов, — ещё раз прочитал директор. — Яков Савельевич, крановщик.
Нет, не он. Минькиного отца звали Фёдором Ильичом и крановщиком он никогда не работал.
— Это у Шурика отец крановщик, — вспомнил Павлик.
— А фамилия его Иванов? — поинтересовался директор.
Но ребята не знали фамилию Шурика. Зачем она им?
Шурик — и всё. А может, он — Иванов, и это его отец записан хотя и не в золотой, но всё равно почётной книге.
— А тут самые лучшие записаны? — спросил Павлик.,
— Самые лучшие, — ответил директор. — Эти люди небывалую гидростанцию строили, судоходные шлюзы сделали, создали целое море. Вот они какие богатыри, — верно ведь?
Павлик и Минька в один голос ответили:
— Верно.
Конечно, самые настоящие богатыри — это люди. Это они управляют всеми машинами, которых так много на стройке. В кабине портального крана сидит крановщик, на земснаряде находится машинист, на экскаваторе — экскаваторщик… Если шофёр не сядет за руль, машина ведь сама не двинется с места. Хорошо быть богатырём, да ещё таким, которого записывают в почётную книгу!
Павлик вздохнул, а директор, прищурив глаза, внимательно посмотрел на него.
— А тебе очень хочется свою фамилию прочитать? — спросил он.
Павлик утвердительно кивнул головой.
— Лобанов… Лобанов… — припоминал вслух директор. — В одной книге, я знаю, Лобанов есть. — И он взял лежавшую на этом же столе ещё одну книгу. Правда, она была поменьше и не такая красивая. Даже немножко потрёпана. Директор полистал её и указал пальцем Павлику. — Ну-ка, читай вот тут.
Павлик пристально вглядывался в буквы и шевелил губами.
— Л-об… Лоб… — прочитал он.
— Дальше, дальше давай. Молодец! — подбадривал его директор. — Лоб… а потом ещё — а. Что получится?
Павлик подумал и сложил буквы сначала про себя, а потом вслух.
— Лоба… — а дальше было совсем просто, потому что оставался коротенький хвостик слова. И Павлик прочитал: — нов…
Он даже сам удивился, как это у него получилось: Лобанов.
Он повернул книжку, чтобы посмотреть на переплёт, и спросил:
— А она тоже почётная?
— Тоже.
— А почему на ней телефон нарисован?
Директор немного смутился и отвёл глаза в сторону.
— Ну… так… чтобы было красиво.
— Это телефонная книжка, — сказал Минька. — Я видел, мой папа держал такую, когда мы с ним на почту ходили, чтобы на пристань звонить.
Павлик смутился, не зная, радоваться ли ему, что он прочитал свою фамилию в какой-то телефонной книжке. Конечно, она хуже, чем почётная. А потом подумал-подумал и решил: ну и пусть телефонная! Всё равно хорошо. И ещё был доволен Павлик тем, что он сумел прочитать хотя и не такое уж длинное, но всё же и не короткое слово — «Лобанов». Оно было таким близким и понятным ему.
— А вы посмотрите теперь тут Лобанова, — сказал он директору, указывая на большую книгу. И — как тут случилось, никто не мог понять: должно быть, он зацепил чернильницу локтем, и она опрокинулась. Хорошо, что золотая книга лежала в стороне и чернильная лужа не подтекла под неё. А то была бы беда!
— Да, с вами наберёшься хлопот, — сказал директор. Он снова стал строгим и спрятал книгу в шкаф.
— Он не нарочно, — сказал Минька, защищая Павлика.
Директор молча вытирал газетой чернила, и Павлик подтолкнул Миньку к выходу.
Что же им оставалось делать? Только уйти поскорее.
В тот же день Павлик увидел Шурика и сказал ему:
— Шурик, если твой папа Иванов, то он в золотой книге записан. Мы видели. Нам эту книгу показывали.
— Ничего он не Иванов, — сказал Шурик, — а Васильев.
10. ЗВЕРИНЕЦ
Когда были холодные дождливые дни, Павлику приходилось сидеть дома. Он рассматривал картинки в отрывном календаре и дожидался прихода зимы. Несколько раз собиралась она лечь на землю пухлым белым снегом, но снег таял и на улице опять была сырость и грязь.
А как-то вечером пришёл с работы отец и принёс с собой бумажный кулёчек. Павлик думал, что в нём мятные пряники, которые он любил, но ошибся. В кулёчке сверху лежали два плотно сбитых холодных снежка, а под ними — тоже очень похожие на настоящие — снежки из зефира.
— Ну, какие лучше? — смеясь, спрашивал отец.
В этот вечер сразу нападало много снега и пришла зима. А ночью, когда Павлик спал, мороз разрисовал окна красивыми искристыми цветами.
Зима… Хорошо было лететь на санках с заснеженного косогора прямо к новому морю, покрытому крепким льдом. Зимой дни были короткие, и пролетали они незаметно, а когда стали прибывать, то полетели ещё быстрее, потому что у Павлика, кроме катанья с горы, прибавилось много других интересных дел.
Один раз вечером отец взял карандаш и подсчитал, какой путь сделал Павлик на своих санках. Вышло, что он за зиму больше ста километров проехал, если считать, что только по двадцать раз в день спускался с косогора. В тот же вечер отец рассказал, что строители гидроузла хотят на пришлюзовых участках посадить весной деревья, создать на побережье нового моря парк, сделать цветочные клумбы. А в столярной мастерской левобережного строительного участка комсомольцы скворечники делают. Пусть птицы приживаются к новым местам.
На следующий день Павлик с нетерпением ждал, когда Вовка вернётся из школы. Под крыльцом, где они собирались открыть мастерскую по изготовлению газетных кораблей, лежали раздобытые Павликом
