позавтракать успел?
— Успел: яичницу и кофе, а тут Ариель пришел и потащил меня в эту компанию — он, оказывается, этого Мишу из Торговой палаты знает. Они, как увидели друг друга, обрадовались жутко — обнимались даже.
— Понятно, — протянул Кузниц и встал, собираясь идти отправлять депешу Эджби, но тут открылись двери одного из лифтов, в вестибюль ввалились «руководители крупных предприятий» и всей компанией целенаправленно устремились к ним. Выглядели они, если учесть количество выпитого, достаточно пристойно. «Лучше всего, — подумал Кузниц, — к ним подходит определение 'слегка навеселе'».
— Вы с транспортом уже решили? — спросил неформальный лидер Антон Петрович, устраиваясь в кресле напротив Кузница.
— Нет еще, — ответил Кузниц, — вот звонить собираемся.
— Не надо никуда звонить, — сказал Антон Петрович, — я тут еще вчера тур до Эйлата заказал. Фирма «Ами Ллойд» называется. Они дают автобус и гида, завтра с утра и выедем.
Кузниц с Хосе переглянулись.
— Какой сейчас может быть тур? — удивился Хосе. — Война ведь.
— Война войной, а жить-то всем надо, — ответил Антон Петрович, — «Ами Ллойд» одному еврею из Коломыи принадлежит, он хорошую скидку дает, получается почти даром.
Кузниц вспомнил, как в шифровке говорилось: «немедленно, с соблюдением мер секретности и безопасности», и сказал:
— Спасибо, конечно, но страна находится в состоянии войны — надо с военными этот вопрос согласовать. И потом, на чем мы дальше поедем, в Египте?
— Насчет военного положения понятно, — кивнул лидер, — согласовывайте, а мы пока город посмотрим, а то только вчера приехали из Хайфы — ничего еще не видели. Вон уже и наш гид пришел, — он показал на пожилого крепыша в бейсболке, вошедшего в гостиницу, встал и крикнул ему. — Шимон! Шимон! Идите сюда, здесь мы, — и, опять опустившись в кресло, добавил: — А в Табе транспорт найдем. Тоже мне проблема — в арабской стране машину найти, были бы деньги.
Кузниц хотел было опять напомнить, что война все-таки — какой тут туризм, да и насчет транспорта в Египте — тоже не известно, как все обернется, но Хосе незаметно толкнул его ногой и он промолчал, решил пустить пока все на самотек, а там посоветоваться с Абдулом и действовать дальше, как тот скажет. Он извинился перед компанией и пошел в комнату, где стояли компьютеры и где гостиница предоставляла своим клиентам услуги Интернета.
Когда туда пришел Хосе, он уже успел связаться с Эджби. Эджби против туризма не возражал, более того, сказал, что это будет служить хорошим прикрытием. Кузниц думал спросить, от кого прикрытие, но передумал и спросил только, как с израильскими военными быть, предупредить их или не надо. Эджби ответил, что Шин Бэт уже знает об их поездке и обещала поддержку.
«Тем более непонятно, от кого прикрытие», — подумал Кузниц, но ничего не сказал, попрощался с Эджби и, получив в ответ пожелание удачи, закончил сеанс связи. Перед этим договорились, правда, что связь в Израиле будут держать через представителя Шин Бэт, который сам с ними свяжется завтра утром.
Всю эту небогатую информацию он и передал Хосе.
— Вот и хорошо, — сказал тот, — хотя бы страну немного посмотрим, а то я уже думал, что местные вояки промчат нас с сиреной до Эйлата и ничего не увидим, а страну хочется посмотреть. Кстати, Антон предлагает на экскурсию по Иерусалиму с ними поехать — я поеду, пожалуй, и Ариель просится, обещает, что ни капли в рот не возьмет. Ты с нами?
— Я не поеду, — ответил Кузниц, — устал я что-то, и потом я здесь уже бывал и не скажу, что в восторге от Святых мест — эти толпы туристов и паломников у кого хочешь охоту отобьют — вот увидишь. Хотя, — поправился он, — я ведь забыл, что сейчас война. Повезло вам — везде пусто должно быть.
— А ты в отеле будешь? — спросил Хосе.
— Ну да, в основном в гостинице буду, — Кузниц протянул Хосе руку. — Давай. Удачной вам экскурсии. Вечером обсудим детали.
Хосе ответил на рукопожатие и, уже направляясь к выходу из отеля, вдруг обернулся и сказал:
— Странная какая-то у нас получается война, скажи?
Кузниц кивнул и пошел к лифтам.
Он проспал почти весь день, проспал, как оказалось, даже воздушную тревогу. О ней ему сообщил официант, когда часов в семь вечера он наконец выбрался в ресторан перекусить.
Когда он заканчивал свой обед, в ресторане появилась компания их подопечных, вернувшихся с экскурсии. Они тут же заняли два столика — с ними сели ужинать Ариель и Хосе. Звали и его, но он сказал, что только что пообедал, и отказ был воспринят с должным пониманием. Сделав заказ, к его столику подсели Хосе с Ариелем.
— Хорошая экскурсия, — сказал Ариель, — бабы мне понравились из патруля, что возле этой церкви.
— Какой церкви? — ехидно поинтересовался Кузниц.
— Ну, той знаменитой, где гроб этот, — отмахнулся Ариель (такие мелочи его не интересовали) и продолжил: — Автомат придает женщине агрессивную сексуальность.
Кузниц промолчал, а Ариель добавил еще один штрих к своим впечатлениям:
— Я крестик освятил, — сказал он и, достав из кармана упомянутый крестик, продемонстрировал.
— Ты же еврей, — заметил Кузниц.
— Ну и что, — парировал Ариель, — во-первых, я атеист, а во-вторых, любовнице подарю — она в эти дела верит, — он хихикнул, — грехи будет замаливать.
Хосе о своих впечатлениях не сказал ничего. Вскоре принесли их заказ, и они пересели за свой столик. Договорились на следующее утро выехать пораньше, часов в девять самое позднее. Кузниц расплатился и пошел вниз, в вестибюль, где спросил у портье, введен ли в городе комендантский час. Портье сказал, что комендантского часа нет, но вечером, да и днем в арабские кварталы лучше не ходить. Кузниц поблагодарил, вышел из гостиницы и взял такси до центра.
Воюющий город был безлюден. Только под сводами Кар-до бродили, останавливаясь у витрин, какие- то гражданские люди, по виду иностранцы. Зато узкие улочки и тупики Крестного пути были совсем пустынны, и лишь патрули — мальчишки и девчонки с короткими автоматами, — тихо переговариваясь, стучали ботинками по древней брусчатке.
Сам того не заметив, Кузниц скоро забрел в арабские кварталы. Там тоже было мало народу — только старики, как прежде, сидели на низеньких скамеечках у порога домов, пили чай из пузатых рюмочек с золотым ободком, некоторые курили кальян, возле одного дома играли в нарды. На Кузница с его еврейско- арабской внешностью никто не обращал внимания, и он чувствовал себя человеком-невидимкой, почти своим в этом, таком любимом им мире Востока, где пахнет кофе, пряностями и навозом, где из поставленного на порог дома транзистора доносится протяжная переливчатая арабская мелодия, где через приоткрытую калитку в глинобитном заборе вдруг замечаешь необычайной прелести внутренний дворик с мраморным фонтаном, над которым нависают фиолетовые кисти глицинии.
— Twenty-o-two,[85] — вдруг услышал он голос у себя за спиной.
Он обернулся. Невысокий араб в галабии и клетчатом головном платке со шнурами, вопросительно улыбаясь, ждал ответа на пароль. Он не сразу сообразил, что это пароль, но потом до него наконец дошло.
— One must say: Two thousand and two,[86] — сказал он.
— Вайман, — представился араб на чистом русском языке, — израильская контрразведка. Тут опасно сейчас, лучше уйти отсюда — у меня тут недалеко машина, — он приобнял Кузница за плечи и повлек его куда-то в переулок, негромко затянув арабскую песню, в которой часто повторялись слова «Йа хабиби».[87]
В машине — черном низком «порше» («Хорошо живут контрразведчики», — подумал Кузниц) — Вайман опять сказал:
— Напрасно вы пошли в арабский квартал. Опасно тут сейчас, — и завел машину.
