хотелось страшно. Животы дружно урчали.
В первый же вечер на ужин нам дали что-то зеленое и вязкое.
– Что это? – спросила я.
– Это ревень, – ответила наша вожатая Наталья Ивановна.
После запеканки из ревеня, компота из ревеня и желе, тоже из ревеня, есть хотелось страшно.
К счастью, у кого-то из девочек сохранилась банка сгущенки, которую мы дружно, вымазывая пальцами, соблюдая очередность, съели секунд за пятнадцать.
Утром все побежали на почту отбивать телеграммы родителям приблизительно такого содержания: «Доехали. Пришлите еды. Срочно».
Пока шли наши телеграммы, пока родители в истерике собирали посылки, забивая коробки консервами, пока посылки шли в наш поселок городского типа, мы работали и пытались выжить.
В столовой, кроме ревеня, ничего не готовили. На четвертый день от него уже тошнило – в любом виде, хоть в жидком, хоть в желе.
На пятый день мы устроили голодный бунт. Пока мальчики пололи грядки, девочки собирали цветную капусту с помощью огромных ножей-тесаков. Водителя трактора, который забирал у нас ведра, можно было только пожалеть.
Мы, десять девочек, голодные, злые, немытые, уставшие, собрались возле трактора с тесаками наперевес и на чистом русском сказали:
– Три ведра в кузов, одно – наше.
Водитель быстро согласился.
– И все остальное, что мы выроем на поле, – добавили мы.
Водитель кивнул.
В тот вечер у нас был пир. Цветную капусту, целых пять ведер, мы варили в эмалированном тазу, выданном для стирки нижнего белья. До этого мы ворвались в столовую и, размахивая ведрами, потребовали у поварихи кипятильник, чайник, пачку соли и ревень. Упорный бой шел за кипятильник и чайник – повариха боялась, что мы спалим наш деревянный барак за несколько секунд. Зачем нам понадобился ревень, который видеть никто не мог, непонятно. Видимо, взяли как трофей.
Капуста булькала в тазу, откуда выловили замоченные трусы. А мы резали редьку, которую нашли на поле.
Мальчики пришли на запах со своей половины. Шедший первым Вадик Тихомиров держал в руках бутылку «Вана Таллина».
– Вы с ума сошли, – причитала над нами вожатая Наталья Ивановна. – Меня уволят, если узнают.
– Вы с нами? – спросили мы грозно. – Есть будете? А пить?
– Буду, – кивнула Наталья Ивановна и дунула в эмалированную кружку, чтобы Вадик Тихомиров налил ей ликера.
После первой стопки Наталья Ивановна сбегала к своей тумбочке и принесла шоколадку «Вдохновение».
Ничего вкуснее цветной капусты с солью, привкусом стирального порошка и шоколадом я тогда и представить не могла. Редьку так и не попробовала – Вадик сказал, что это «закусь».
Поскольку наша борьба за права трудового человека оказалась эффективной, мы продолжали мародерствовать – мальчишки несли с поля морковку и свеклу, мы – цветную капусту. От овощной диеты все регулярно ходили в туалет, но голод не отступал. Однажды мы поймали бесхозную, как нам казалось, утку, Вадик безжалостно зарубил ее топором, хотя я предлагала свои услуги, рассказывая, как в деревне рубила головы курицам и даже баранам, и сварили ее в тазике, откуда опять выловили трусы. Утка оказалась жесткой и совсем невкусной. Даже «Вана Таллин» не помог. Мы были так расстроены, что не заметили, как в меню столовой появилось новое блюдо – картошка с мясом.
– Это мясо или мне кажется? – спросил Вадик, вдруг уставившись на тарелку.
– Вроде мясо, – ответила Наталья Ивановна, которая стала полноправным участником наших вечерних трапез и верным собутыльником Вадика. Она даже изобретала какие-то салатики на основе морковки и цветной капусты.
– Мясо! – закричал мы и побежали за добавкой. Повариха бросила половник и сбежала в подсобку.
Нет, мы были сами виноваты. Повариха по имени Пирет, наверное, не была злой, наверное, она все-таки любила детей и совсем не хотела морить нас голодом, посадив на диету из ревеня. Я не верила рассказам девочек, которые говорили, что Пирет ест сама наше мясо, потому что она была худая как щепка. А те, кто много ест, – толстые и добрые.
– Это она от злости такая. У нее ворованная еда не усваивается, – говорили девочки.
И то, что мы ее называли «привет», а потом «с приветом», было не от детской злобы и переходного возраста. Она сказала нам «Пирет», а мы расслышали «привет». Вот и все. А она, наверное, обиделась, думая, что мы специально коверкаем ее имя.
Так вот, Привет скрылась в подсобке и даже забаррикадировала дверь. Мы ворвались на кухню и с гиканьем начали открывать шкафы и кастрюли. Все, что находили, складывали на один большой стол: хлеб, ревень, картошку, колбаски типа сосисок, сыр.
Радости нашей не было предела. Мы кричали, смеялись, хлопали друг друга по плечам и, если честно, очень удивились, когда в дверях кухни появилась Пирет.
– О, Привет, – радостно воскликнул Вадик Тихомиров.
Эта несчастная женщина, которая зачем-то согласилась готовить на ораву малолетних преступников (каковыми нас искренне считала, потому что дети из приличных семей никогда бы не поехали в трудовой лагерь, а значит, мы, с ее точки зрения, были или беспризорниками, или уголовниками), очень долго говорила. Произнесла целую речь, из которой мы не поняли ни слова.
– Что она сказала? – спросил Вадик у Натальи Ивановны.
– Не знаю. Но что-то плохое, – ответила Наталья Ивановна и закручинилась.
За время нашего пребывания бедная женщина, хотя ей было всего двадцать три года, почти девчонка, начала спиваться. Ей было страшно, плохо и хотелось домой, а она должна была нести ответственность за тридцать голодных, измученных детей. Страх отступал только после двух рюмок (пыльных стаканов) «Вана Таллина», который Наталья Ивановна покупала уже сама, по собственной инициативе. Выпив стакан ликера и закусив вареной цветной капустой, она смотрела на Вадика как на единственную надежду и опору. Вадик гладил ее по руке, пока она тихо всхлипывала и причитала:
– Не могу, не могу, уеду, прямо сейчас уеду.
– Все, напилась, – объяснял всем Вадик.
Пирет догадалась, что мы ничего не понимаем, и начала объясняться с помощью жестов. Она хлопала себя локтями по бокам и издавала звуки.
– Она лает? – пытался догадаться Вадик.
– Нет, хрюкает, – ответила Наталья Ивановна.
– А почему хлопает, как будто крыльями?
Пирет стала ходить взад-вперед, вытягивая и втягивая шею и гогоча.
– Это гусь! – догадалась Наталья Ивановна.
– Не, тогда уж утка, – сказал Вадик.
Пирет обрадовалась и стала показывать пальцем на Вадика и Наталью Ивановну, давая понять, что те догадались правильно.
Потом она изобразила крадущегося человека и схватила себя за шею.
– И чё это значит? – не понял Вадик.
– Это значит, что кто-то схватил ее утку и зарезал ее, – пояснила Наталья Ивановна.
– И чё дальше? – спросил Вадик.
А дальше Пирет начала заламывать руки, тыкать пальцем в Вадика и звонить кому-то по воображаемому телефону.
– Сейчас, сейчас, я поняла, – сказала Наталья Ивановна. – Она думает, что это ты украл и убил ее утку, и она позвонит в милицию. Так, стоп, а это правда? – вдруг ахнула Наталья Ивановна. – Это ты сделал?
– Ну я, – ответил Вадик. – Так вы же сами вчера ее и ели. Тоже мне, утка!
– Что же мне делать? – опять начала постанывать Наталья Ивановна. – Уеду, уеду, прямо сейчас.
