боевых приключений.
– Просим, просим! – отозвались присутствующие.
– Прошлой весной, – начал корниловец, – во время разгрома большевиков в Донской области, около Ростова моя сотня нашего казачьего полка, – я тогда был еще командиром сотни, – настигла группу бежавших верхом большевиков. – Окружили...
Корниловец с невозмутимым спокойствием рисовал сцену собственноручного расстрела обезоруженных большевиков. Допрашивал, издевался, а затем, по очереди, по одному расстреливал.
– Покончив с комиссарами, – продолжал корниловец, – я был уже готов вскочить на лошадь, вдруг казаки ведут всадника в полумужской, полуженской одежде. Всадником оказалась молодая красивая женщина. Признаться, от такой неожиданности я растерялся. Предстояло иметь дело с политическим врагом в лице молодой интеллигентной женщины. Пригласив ее присесть на ближайшей телеге, я спросил ее имя. Молодая женщина с ненавистью бросила:
– Не считаю нужным вам отвечать!
– Бился я около часу, и все равно, что с немым – ни слова.
Далее корниловец изобразил дикую историю садистического издевательства над арестованной большевичкой-красногвардейцем.
Он рассказал, как по его наущению в штабе штабные пройдохи с участием дикой дивизии горцев устроили массовое насилие над пленной. Несмотря на то, что история эта могла бы вызвать отвращение среди завсегдатаев ночлежки, корниловец смаковал ее и, видимо, был доволен, что «отличился»...
– На другой день командир дикой дивизии, Хаджи, выпустил из своего кабинета арестованную с напутствием: – иди... твою мать, и скажи своим комиссарам, что я, Хаджи, их всех переделаю в бога...
– Как. И отпустил!? – воскликнули слушатели.
– Да, отпустил.
– А через некоторое время красные развили против нас неслыханные наступления. Атака носила необычайно жестокий характер. Красногвардейцы дрались, точно звери. И если бы вы знали, о боже, как уничтожали наших казаков... И к великому ужасу мы узнали, что наступлением руководит лично эта большевичка.
– Что вы говорите! – вырвалось у слушателей.
– Да, господа! Она мстила, страшно мстила! В станицах, где она проходила, казаки буквально истреблялись с лица земли. Торжество ее, однако, недолго продолжалось Мы получили подкрепление и опрокинули большевиков. Взяли в плен много красноармейцев, и среди них оказалась эта комиссарша.
– А-а-а! – облегченно вздохнули слушатели.
– Я подошел к ней и спрашиваю: «Ну что, опять мы встретились?»
Она с гордостью победителя ответила: «Да, мы опять встретились!» Военно-полевой суд тут же приговорил ее к смертной казни через повешение. Станичники с большим рвением сколотили на скорую руку виселицу, перекинули веревку, поставили табурет из ближайшей избы, и, когда все было готово, комиссаршу подхватили... Она оттолкнула казаков и гордо пошла к виселице. Поднялась, сама надела петлю и толкнула ногой табурет.
...Корниловец спокойным голосом рассказал, как пленные вешали сами себя, то есть их, конечно, заставляли самих себя вешать. Но, когда число их достигало тысячи, этот способ затруднял самих пленных...
...Рассказал, как десять – пятнадцать добровольцев гнали на казнь по 500–800 пленных. Идут, как бараны, хорошо зная, куда их гонят. Все равно смерть. Могли бы бежать во все стороны, всех не перестреляешь. Многие счастливо убежали бы... Нет, идут, как бараны.
– Не может быть!
– Вначале, – продолжал корниловец, – мы их благородно расстреливали: укроем пулемет где-нибудь в здании, выстроим их в ряд, как будто на поверку перед отправлением. Вдруг застучит пулемет и все падают вповалку...»
Кроме рассказов стариков, участников Гражданской войны, кроме газет и журналов Добровольческой армии, Ю. В. конспектирует рассказ бывшего секретаря Ревтрибунала (в 1918, в период расказачивания) А. Н. Чуватина, дневники своего дяди П. А. Лурье[139] (зима 1920 года), подробно биографию Ф. К. Миронова,[140] подробно историю ареста и суда над Б. М. Думенко; книгу генерала Краснова о революции и казачестве «На внутреннем фронте»... Все это через десять лет станет «подводной» частью романа о Гражданской войне и не только о ней – «Старик».
Я же, читая свидетельства того времени, не могла не думать о том, что во времена нынешние только малограмотные в истории могут искушать повторением кровавого ада Гражданской войны.
1967 год завершался для Ю. В. событием огромной важности: он начал работу над повестью «Обмен», и это, как написал Г. Бакланов, «...было началом тех книг, которые дадут ему имя и оставят в литературе».
В 1968 году Ю. В. работал над романом «Исчезновение» (первоначальное название – «Исход»), и «Новый мир» даже анонсировал этот роман.
Ю. В. давал читать роман близким друзьям. Кто-то, как Д. Данин, [141] отозвался кисло, кто-то, как А. Гладков,[142] – совсем по-другому.
18 июня 68 г.
Дорогой Юра!
Прочитал с огромным интересом и удовольствием.
Мне очень понравилось. Первые, пришедшие в голову мысли я изложил Вам в письме, которое вложил в папку с экземпляром романа, который оставляю Цецилии Исааковне.[143] Возьмите у нее.
Прочитанное вызывает много мыслей и что-то я еще договорю Вам лично...
Жму руку Ваш А. Гладков
Ленинград. 24 июня 1968 г.
Дорогой Юра!
Когда я думаю о Вашем романе,[144] то у меня вертятся слова из «Воскресенья»: «Как ни старались люди...». Как ни стараются люди ликвидировать настоящую литературу – она живет...
Наверное, Вы уже приехали и взяли у Ц. И. экземпляр.
Как же теперь будет дальше?
Каковы Ваши планы на июль?
Я сделал 3-ий вариант своего сценария, он стал реально лучше, но это не совсем то, что, наверно, от меня хотели. Сдал его и буду ждать, что теперь воспоследует. Но, видимо, на днях будет новое обсуждение, и мне нет смысла уезжать до него.
У меня никаких планов кроме Загорянки нет. М. б. в августе там будет жить Эмма.[145] В сентябре она, кажется, едет с театром в Югославию и м. б. в Италию, а я опять же буду до зимы в Загорянке. Мои планы – работать.
Напишите мне сюда сразу о своих планах.
Заодно черкните о положении журнала «Новый мир». Когда я уезжал, через два или три дня после Вас, настроение у них было хреновое.
Как здоровье Цецилии Исааковны?
Жму руку. Ваш А. Гладков
Ответ Ю. В.
28 июня
...Приехал в прошлую субботу. В Финляндии было интересно. Я нисколько не жалею, что потратил на это время и нервы.
Приехав, получил от мамы Ваше письмо, очень меня порадовавшее и подбодрившее. Я был не вполне
